Долго причесывалась в вестибюле обкома, возле огромного, во весь простенок, зеркала. Никто не обращал на нее внимания, и она, занимаясь собой, видела позади беспрестанное мелькание посетителей. Подумала: «Наверное, скоро начнется какое-то заседание».

Рядом с ней остановился смуглый мужчина среднего роста, тоже взглянул в зеркало. Серый костюм, светло-коричневый галстук. Причесал мокрые волосы. «Какое знакомое лицо!» Вздрогнула. «У него родинка на левом виске!» Но обернуться не смела, остолбенела точно. «Как?! Мухаммат?» Когда пришла в себя, мужчина в сером был уже в дальнем конце коридора.

Ясно отдавала себе отчет: это вовсе не Мухаммат, — ведь с того света не возвращаются, — но наваждение было настолько сильным, что всколыхнуло в памяти далекие воспоминания...

...Москва. Перрон Курского вокзала. Тогда стоял жаркий день. И когда она вошла в купе, там еще никого не было — посадка только началась. Но едва положила саквояж на полку, как в дверях появился парень — среднего роста, синяя тенниска, толубоглаз и черноволос, в руке желтенький чемоданчик. Какая-то притягательная сила была в ясной и глубокой теплоте его глаз. Наверное, она слишком пристально посмотрела на него, потому что он смутился и покраснел.

— У меня верхняя полка, — почему-то сказал он.

— Вы хотели бы ехать на нижней?

— Нет, я привык... лучше, когда верхняя, — никому не мешаешь. Далеко едете?

— До Нальчика, — ответила она и добавила по-балкарски: — Послезавтра буду дома.

— Я рад, ведь мы попутчики, — тоже по-балкарски сказал он.

Весь этот разговор, с которого началось их знакомство, навсегда врезался в память — до последнего словечка, до едва приметного жеста, до едва уловимого взгляда.

— Мухаммат, — назвал он себя.

— Жамилят, — улыбнулась она и протянула руку. Ладони их соприкоснулись, и вдруг почувствовала, как вспорхнуло ее сердце, — никогда прежде такого она не испытывала.

Работала она в то время в Нальчике. Должность была трудной, но с работой справлялась успешно, — ее хвалили, предрекали большую будущность. Многие парни ухаживали за ней, но она никому не отдавала предпочтения, сердце ее было свободным. Оно было свободным до той самой минуты, пока этот голубоглазый парень не назвал себя:

— Мухаммат.

...Вколов в пучок последнюю шпильку и положив в сумочку гребень, она медленно пошла по коридору, рассеянно поглядывая на таблички с фамилиями. «Цагараева». Остановилась у двери, собираясь с мыслями. Именно Цагараева звонила вчера по телефону и просила зайти.

В просторной комнате, за столом, заваленным кипой бумаг и журналов, сидела женщина одних лет с Жамилят — к сорока, но седая, в черном глухом платье. Она приветливо поднялась навстречу, улыбнулась, представилась, предложила сесть.