— В Старой Буде.

* * *

Наутро их опять окружили леса, но теперь светлые, уютные. Потом они миновали Полесье — большое брянское село. Люди на улице здесь громко разговаривали, весело смеялись. Вдоль улицы лежали спиленные телеграфные столбы.

За Полесьем — Старая Буда, партизанское село. До него пять километров, а они прошли тысячи. Их задерживали, в них стреляли, они шли днем и ночью, рассчитывали каждый шаг. Теперь оставался последний рубеж. Преодолев его, они станут в строй.

Они спешили: вдруг там никого нет, вдруг они придут слишком поздно?

Поле между Полесьем и Старой Будой усеяно следами солдатских сапог и стреляными немецкими гильзами. Когда-то здесь вдоль ветел, образовавших аллею, пролегала уютная дорога. Теперь дороги не было, а уродливые деревья навевали тоску. Здесь была ничейная земля. Что если им так и не удастся преодолеть последний рубеж? Не нацеливается ли откуда-нибудь на них пулеметный ствол?

Калоши спадали с ног, мешали идти, будто пытались задержать Крылова среди ветел. А впереди уже выглянули низкие заснеженные избы. Старая Буда.

Они заметили на окраине человеческую фигурку и заспешили из последних сил, а фигурка оставалась неподвижной, как неживая. Он, партизан.

Казалось, он не обращал внимания на двух человек в поле или не видел их, хотя они уже различали пестрый узор на немецкой плащ-палатке, прикрывавшей его от ветра.

Когда до избы осталось метров сорок, партизан сошел с крыльца и, не снимая с плеча винтовку, крикнул:

— Эй, вы к кому?

На шапке у него была красная лента.

— К вам! — ответил Крылов, и больше он ничего не мог.

Партизан подошел ближе, потому что оба они не двигались с места. Один смотрел на приближающегося партизана и слабо улыбался, другой опустил голову и плакал. Позади них уныло тянулся ряд ветел, которые вели в антимир.

Партизан не удивился и ни о чем не спросил у них. Они видел, что эти двое пришли.

Книга четвертая. СРЕДИ ЛЕСОВ