И эти два месяца, что они жили втроем, были грустным, но довольно спокойным и как-то еще более любовным временем. Как цветы в букете, из которого вынут средний цветок, сами крепче сжимаются, чтобы наполнить лепестками и листьями образовавшуюся пустоту, так и эти трое людей, казалось, еще теснее привязались друг к другу после того, как ушла от них та, которую они по-разному, но одинаково сильно любили.

За столом велись негромкие беседы о вещах посторонних, так как дети и гость считали Павла Ильича, может быть, и справедливо, наиболее слабым и удрученным недавней потерей. Они разговаривали с ним как с больным, хотя он, по-видимому, тоже крепился и не только проговорил весь обед, но даже перешел со всеми в гостиную пить кофе.

Но все-таки, когда он удалился к себе, молодые люди вздохнули с облегчением и разговор принял более живой и свободный характер.

Стоя у окна, через которое виден был янтарь побледневшего неба, Сережа сказал:

– Поедемте, господа, кататься! Такой чудный вечер.

– Мало мы еще сегодня трепались? Я и от скачек не отдохнула, и потом, теперь поздно. Во всяком случае, если Андрей Семенович поедет, поезжайте вдвоем: я останусь.

– Без вас нам будет скучно, – сказал офицер.

А Сережа от окна продолжал:

– Я не знаю, когда я вижу весною это бледное небо, чувствую ветер с моря, на меня находит какая-то расслабленность и беспокойство. По-моему, все путешествия, все романы должны начинаться весною. Это одна из тех немногих общепринятых истин, которые верны. Потому что по вечерам весной чувства неопределенны и смешаны, составлены из желания любить, из безнадежности, из чувства близкой смерти и из страсти к перемене мест.

– Все это очень хорошо, но я никакого желания переменять место не имею.

– Подумай, Катя, как будет очаровательно, когда янтарь небес отразится в твоих прелестных малиновых глазах!

– Сережа сказал очень верно. Это было бы действительно очаровательно, – заметил серьезно офицер.

Но Катенька, взглянув на него, с улыбкой заметила:

– Я вам, пожалуй, доставлю это удовольствие. Поеду с вами, чтобы «янтарь небес очаровательно отразился в моих чудных малиновых глазах», но вы напрасно верите Сереже: он – страшный плут и хвалит мои глаза только потому, что они похожи на его собственные.

II

Через пять больших окон майское солнце так освещало комнату, по которой ходил под руку Павел Ильич с дочерью, что было похоже, будто они гуляют по палубе большого парохода. Это сходство усиливалось еще тем, что они ходили уже больше часа, как будто никаких дел у них не было, – не существовало ни письменного стола в кабинете, ни автомобиля у подъезда, ни писаний, ни прогулок, а были они заброшены радостно и одиноко на средину чужого светлого моря. И как это ни странно, Катенька все время говорила с отцом о покойной матери, вспоминая заграничные поездки, ее слова, шутки, платья, которые она любила, густые брови, расширявшиеся к вискам, как хвосты от кометы, и ямочки на щеках. Казалось, растравляя раны, она хотела вывести отца из некоторой апатии, душевной подавленности, которая ей представлялась опаснее ясно выраженной скорби.