— Попытайтесь это устроить, — попросил я.
— Пойду узнаю в мастерской.
Я стоял между длинными рядами развешанных костюмов и ждал. Казалось, костюмы со всех сторон шли маршем на меня, как армия автоматов, доведенных до верха совершенства, когда в человеке уже нет нужды. Продавец, прошмыгнувший по безмолвным рядам, показался мне анахронизмом.
— Все в порядке. Приходите часов в семь.
— Очень вам благодарен.
Я вышел на раскаленную пыльную улицу.
Я свернул на Третью авеню. Лоу-старший украшал витрину. Я предстал перед ним во всем великолепии своего нового костюма. Он вытаращил глаза, точно филин ночью, и махнул канделябром, предлагая мне войти.
— Замечательно, — сказал он. — Это уже первый плод вашей деятельности в качестве обер-мошенника?
— Нет, всего лишь аванс от человека, которому рекомендовали меня вы, господин Лоу.
Лоу ухмыльнулся:
— Целый костюм. Tiens.[41]
— И даже деньги еще остались. Силверс посоветовал мне магазин братьев Брук. Я же выбрал более скромный.
— У вас вид авантюриста.
— Благодарю вас. Так оно и есть.
— Кажется, вы уже неплохо спелись, — пробурчал Лоу и принялся устанавливать на фоне генуэзского бархата прелестного свежераскрашенного ангела восемнадцатого века. — Удивительно, что вы вообще еще появляетесь среди нас, мелких сошек.
Я молча глядел на него. Маленький толстяк, оказывается, ревновал, хотя сам же направил меня к Силверсу.
— Вас больше устроило бы, если бы я ограбил Силверса? — спросил я.
— Между ограблением и лизанием зада есть определенная разница!
Лоу поставил на место французский стул, у которого лишь половина ножки была действительно старинной. Меня охватило теплое чувство. Ко мне уже давно никто не относился с такой бескорыстной симпатией. А задумался я над этим лишь совсем недавно. Мир полон добрых людей, но замечаешь это, лишь когда оказываешься в беде. И это является своего рода компенсацией за трудные минуты жизни. Удивительный баланс, заставляющий в минуты отчаяния уверовать даже в очень далекого, обезличенного, автоматического Бога, восседающего перед пультом управления. Впрочем, только в минуты отчаяния — и никогда больше.
— Что вы так на меня уставились? — спросил Лоу.