— Между прочим, какое-то чувство справедливости во мне жило с детства… Таку я ненавидел, как ходячее зло… И отыскал тогда злополучный кошелек с часами. Не помню уже, что толкало меня на недетскую войну со злом: ненависть к Таке или желание сделать тебе что-нибудь хорошее.

— Ты, Саран, пошел в мать, а не в отца! Этим все и объясняется… А ведь твои поиски кошелька могли обернуться бедой для всех вас. О, я помню, как разъяренная толпа окружила Бергяса и плевала ему в лицо… Еще миг — и его разорвали бы в клочья… Люди и тогда понимали, где зло, а где добро… Слушай, — вдруг предложил Церен, — не завернуть ли к вам на огонек?

— Смелый ты, Церен, не боишься идти в такой поздний час в дом жены кулака? — спросил Саран.

— То дом Сяяхли! — строго напомнил Церен. — А Сяяхлю здесь все знают и худо о нас не подумают!.. Пленницей в своем доме была твоя мама, хотя и значилась женой Бергяса. К тому же, Саран, клеветы боятся слабые или чем-то замаранные людишки. Меня не запугать, хотя, конечно, оплести грязными словами можно всякого по принципу: хоть капля из поганого ведра, да пристанет.

Они были уже у калитки дома, навстречу выбежала черная дворняжка, лениво тявкнула, но, узнав Церена, радостно вильнула хвостом.

— А, Барс, ты меня еще помнишь? — Церен потрепал собачонку по спине.

Даже к этой заурядной дворняжке Церен имел кое-какое отношение. После похорон Бергяса Сяяхля забоялась оставаться в прежнем доме. Ей все время мерещилось, что Бергяс жив. Она видела тогда, как он извлек из-под полы обрез. Думала в тот страшный миг, что муж пальнет в нее, стоявшую у освещенного окна. И отшатнулась… Узнав о ее переживаниях и страхах, Церен привел во двор Сяяхли шуструю звонкоголосую собачонку.

Мужчины постояли у порога.

— А знаешь, Саран, — проговорил Церен решительно, — оставайся в улусе! Ты настоящий калмык! И жизнь побила тебя, и у рабочей гвардии ты хорошую школу прошел! Здорово все это, а теперь за работу! Ой как нужны здесь такие люди, как ты!

— Долго еще людское проклятье будет висеть над нашей семьей, как глыба в забое! — вздохнул Саран.

Мужской разговор их прервал возглас из коридора:

— О, какая радость! Саран привел Церена! — на пороге показалась Сяяхля.

Церен с грустью отметил: в волосах женщины, всегда черных, как смоль, появились ниточки седины, хотя во всей ее фигуре было еще достаточно силы и обаяния. Она тут же принялась выкладывать гостю свои материнские заботы.

— Третий день, как Саран приехал, но никуда ни шагу. Вижу, заскучал. Навестил бы, говорю, Церена. А то подумает, что чураемся его. Что ни говори — одного рода люди. Церен зла на нас не таит… Вот вы и встретились!