Его худое лицо внезапно перекосилось. Выражение беспредельной муки и гнева проступило на нем. Комендант круто повернулся и зашагал прочь.

Некоторое время Гребер смотрел ему вслед, затем пошел дальше. Он решил не рассказывать Элизабет, что его родители живы.

Элизабет шла одна через площадь, лежавшую перед фабрикой, и выглядела совсем затерявшейся и маленькой. В сумерках площадь казалась больше, чем обычно, а низкие дома вокруг — еще невзрачнее и безрадостнее.

— Мне дают отпуск, — выпалила она задыхаясь. — Снова.

— На сколько?

— На три дня. На три последних дня.

Она смолкла. Глаза ее потускнели и вдруг наполнились слезами.

— Я все им объяснила, — сказала она, — и мне сразу дали три дня. Вероятно, придется потом отрабатывать. Ну, да все равно. А когда ты уедешь, тем более. Даже лучше, если я буду очень занята.

Гребер ничего не ответил. В мозгу его темным метеором пронеслась мысль, что им предстоит разлука. Он знал это с самого начала, как знаешь многое, — не ощущая его реальности и не додумывая до конца. Казалось, у них столько еще впереди. И вдруг эта мысль заслонила все; огромная и полная холодного ужаса, она осветила все тусклым, беспощадным, все разлагающим светом, подобно тому, как рентгеновские лучи, пронизывая очарование и прелесть жизни, оставляют лишь голую схему и неизбежность.

Они посмотрели друг на друга. Оба чувствовали одно и то же. Они стояли на пустой площади, и каждый ощущал, как страдает другой. Им казалось, что их швыряет буря, а, между тем, они были неподвижны. Отчаяние, от которого они все время убегали, наконец настигло их, и они увидели друг друга такими, какими они будут в действительности. Гребер видел, как Элизабет на фабрике, в бомбоубежище или в какой-нибудь комнатушке ждет его одна, почти без надежды на свидание, а она видела, как он опять идет навстречу опасности, сражается за дело, в которое больше не верит. Отчаяние охватило их, и одновременно ливнем нахлынула нестерпимая нежность, но ей нельзя было поддаться. Они чувствовали, что стоит только впустить ее, и она разорвет их на части. Они были бессильны. Они ничего не могли сделать. Приходилось ждать, пока это пройдет.

Казалось, миновала целая вечность, прежде чем Гребер нашел силы заговорить. Он видел, что слезы в глазах Элизабет высохли. Она не сделала ни одного движения, слезы как будто ушли внутрь.

— Значит, мы можем пробыть вместе еще несколько дней, — сказал он.

Она заставила себя улыбнуться.

— Да. Начиная с завтрашнего вечера.

— Хорошо. Получится, будто у нас еще несколько недель, если считать, что ты была бы свободна только по вечерам.