Прямо сейчас ситуация непростая абсолютно для всех, но для каждой семьи, конечно, по-своему. В наши дома снова входит экономический кризис, а мы едва успели позабыть предыдущий. В дома некоторых из вас вошло страшное слово «война»… И если кто-то из нас лишается сегодня «всего лишь» уверенности в завтрашнем дне, то кто-то — сразу любимой работы, кормившей всю семью. Кто-то отказывается от третьего отпуска в году, а кто-то — остается без крыши над головой из-за военных действий… В очередной раз мир словно бросает нам вызов, проверяет, тестирует на прочность и, с другой стороны, на человечность.
Неудивительно, что складывающаяся ситуация вызывает у большинства из нас, женщин, и ужас, и панику, и страх перед будущим, и сожаление от невозможности помочь страждущим, и горечь потерь, и много других не самых приятных эмоций. И вот мы уже готовы поставить крест на многих значимых для себя вещах. Мы урезаем свои расходы, создаем запасы продовольствия, планируем летний отдых на даче, а не на море. А еще мы готовимся принести в жертву себя. Мы снова и снова говорим себе, что если что, то можно временно отложить женственность подальше и грудью броситься на амбразуры…
Наши мамы и девяностые
…Как в девяностые годы это сделали наши мамы. Наши тихие и спокойные мамы, юность которых пришлась на пропитанные духом свободы и творчества семидесятые, которые еще в восьмидесятые носили красивые платья и делали сложные прически. В девяностые они, подталкиваемые вездесущей нуждой, надели джинсы, брюки и отправились на заработки. Они самолично спасали себя, своих детей и даже своих мужей. Они забывали о себе, откладывали свои потребности в долгий ящик и стремились всеми силами выжить. И выжили.
Но совершенно забыли о том, что где-то глубоко, под обломками прошлого, в недрах памяти завалялась не нужная в борьбе за сытую жизнь женственность: они сами оставили ее там до поры до времени, словно на хранение, но вернуться и забрать — забыли. И наши мамы стали жить по привычке тогда, когда кризис уже миновал. Они продолжили носить брюки и пропадать на работе, принимать решения за своих мужей и выполнять их, надеяться только на себя, быть самостоятельными. Они стали сильными, но перестали быть женщинами. Они разучились доверять, верить и любить. Не слишком ли высокую цену им пришлось заплатить? Они выбросили всего одну «никому не нужную» деталь, какую-то там женственность. У нас ведь двадцать первый век на дворе, а не домострой, кому она нужна?
Нет ничего предосудительного в том, что они сделали для выживания своих семей. Страх вынуждает нас принимать экстренные меры, и порой именно такие действия необходимы и нам, и нашим близким. Но нет и ничего радостного в том, что случилось с выжившими таким образом, за счет женщин, семьями. Мужчины, оставшиеся не у дел в девяностых, были морально уничтожены. Сталкивались ли вы с ними? Пробовали ли поговорить? У меня было много знакомых, хороших и крепких семей, где отцы моих ровесниц сломались именно тогда, в те годы. Кто-то спился, кто-то потерял себя, кто-то потерял семью…