Мне стыдно признаваться в том, что меня раздражали его капризы, его ранние вставания, колики, зубы, болезни. Я испытывала грусть и печаль, но себя мне было жалко гораздо больше, чем его. Я не была матерью. Я была женщиной с ребенком. Это большая разница. Да и была ли я женщиной?

Мое нежелание меняться приводило к усугублению ситуаций по всем фронтам. И со здоровьем: я постоянно болела вместе с сыном. И в отношениях: мы едва не развелись с мужем, я уже даже уехала с ребенком к маме на неделю и собиралась «покончить с этим». И в финансах: мы жили вообще непонятно на какие средства и едва сводили концы с концами.

После переезда в Петербург, когда сыну было почти полтора, мы пригласили няню к Данилке. Сперва на несколько часов: она утром гуляла с ним, потом приходила домой — кормила и укладывала спать. Я в это время работала вне дома и возвращалась к уже спящему малышу. Мне стало чуть легче. Ладно, признаюсь честно: не чуть-чуть. Мне стало гораздо легче! И понемногу ко мне начала возвращаться прежняя жизнь и свобода. Настолько, что я решила выйти на работу на полный день.

Ребенка в тот момент жизни я не видела вообще. Утром я быстро отдавала его няне, с работы выходила часов в шесть, забирала сына у нее, привозила домой и укладывала спать. Сначала я была опьянена свободой. В обед хожу, куда хочу! Снова ношу каблуки! Снова ни от кого не завишу! Но внутри меня глодал какой-то червяк…

Ребенок вечером практически «сидел» на мне, никак не хотел засыпать, утром плакал, когда я уходила. Я совсем его не видела. Но, что еще страшнее, я перестала его ощущать. Мои чувства к нему не стали ярче и крепче. Наоборот. Мы отдалялись друг от друга…

Я не прошла экзамен материнства. Когда через три месяца я уволилась с работы и мы снова остались дома вдвоем с сыном, я была в ужасе. В ужасе, что совершенно его не знаю. Его новых привычек в еде: он отказывался есть то, что ел раньше. Его пристрастий на улице. В игрушках. В книгах. Ему было полтора года, но он был как будто совершенно чужой для меня человек.

Мы стали заново узнавать друг друга. Честно скажу, мне было очень тяжело. Нам обоим очень трудно давалось это знакомство. Тогда я еще не понимала, что у ребенка есть особенности, с которыми нужно работать. Мне казалось, что он просто хочет свести меня с ума. Истерики, капризы… Что это было, спрашивала я себя: кризис двух лет? Последствия моей работы и разлуки со мной? Нюансы его психики?

Трансформация была долгой и трудной. В три года мы узнали об особенностях развития Даньки, на которые раньше не обращали внимания. Не зная о том, как должны развиваться дети, я не могла увидеть и заметить те моменты, когда что-то шло не так. Не имея опыта, я многое списывала на «книжные» кризисы. А многие «специалисты» обещали, что он скоро перерастет все это, вот-вот заговорит.