* * *

Когда жертвы домашнего насилия говорят о том, что, участвуя в процессах Семейного суда, они будто попадают в зазеркалье, я им верю. За все время журналистской работы никакая тема не вызывала у меня такого отчаяния и растерянности, как эта. Исследуя семейное право, я была абсолютно дезориентирована. Создается впечатление, что все составляющие этой системы существуют в какой-то параллельной вселенной. В ней вообще не понимают, что такое абьюз в семье и какое воздействие он оказывает на детей. Просто что-то «подкрутив» в Законе о семье, мы ничего не изменим. Проблемы коренятся в самой нашей культуре, и это накладывает отпечаток на правовую сферу, сказывается на работе судей, экспертов, адвокатов. Уже не раз предпринимались попытки преодолеть несовершенство законодательства. Чтобы загладить ущерб, который нанесли реформы Говарда, правительство Джулии Гиллард[157] в 2012-м внесло некоторые поправки в закон. «Исследования ясно показали, что родители боятся обращаться в суд с жалобами на домашнее насилие», – заявила тогдашний генеральный прокурор Никола Роксон. В итоге формулировка о «дружественно настроенном родителе» была удалена, а определение домашнего насилия расширено, так что в него вошли формы поведения, связанные с принудительным контролем (такие, как слежка, ограничение контактов жертвы с друзьями и родственниками, постоянные унизительные насмешки, намеренная порча имущества). Также было расширено определение «домашнее насилие над ребенком». Теперь оно включает в себя присутствие детей при актах агрессии по отношении к другим членам семьи. Семейный суд обязали опрашивать всех родителей, претендующих на опеку, имел ли место абьюз или угроза абьюза в ходе их общения друг с другом. На бумаге выходит, что суды, рассматривающие семейные конфликты, получили все инструменты для того, чтобы поставить безопасность ребенка на первое место.

С тех пор прошло семь лет, но истории вроде тех, что описаны выше, до сих пор случаются. Адвокаты и по сей день предупреждают своих клиентов, что заявлять об абьюзе небезопасно. Юристы по-прежнему уговаривают матерей дать согласие на ордер суда, который может поставить ребенка в уязвимое положение. Судьи снова и снова призывают женщин забыть старые обиды и «подумать о детях», а также пеняют жертвам, что те зря поднимают «поросшие быльем воспоминания». Как будто насилие само собой исчезает, когда отношения двоих заканчиваются! «Пока Семейный суд не будет работать нормально, никто не имеет право советовать женам, что им, мол, следует просто уйти от агрессора», – сказала мне одна женщина-адвокат, Никки[158], которая сама прожила с домашним тираном десять лет после того, как он впервые поднял руку на ее ребенка. Она знала, как несправедливо семейное законодательство обходится с пострадавшими от абьюза и как тяжело будет запретить мужу доступ к ребенку. Поэтому предпочла остаться в браке – так проще было следить за действиями агрессора. «Только так я могла защитить сына», – подчеркнула она. Если один из родителей все же решится сделать честное заявление в Семейном суде, ему, возможно, повезет: судья будет в курсе, что такое абьюз, адвокат поверит в искренность заявителя, эксперт будет достаточно квалифицирован, чтобы распознать признаки злоупотреблений. Но очень часто в таких случаях истца годами таскают по судам. Бюрократическая волокита подчас длится еще очень долго после завершения отношений с абьюзером. Фактически сам заявитель подвергается судебному преследованию, а служители Фемиды продолжают его тиранить, пока ребенок не подрастет и не сможет сам решать, с кем ему жить. Среди тех, кто рассказывал мне подобные истории, конечно, преобладали женщины. Но я таких знаю нескольких отцов, у которых были доказательства того, что они подвергались абьюзу в браке, и при этом они столкнулись с такой же непрофессиональной оценкой со стороны экспертов и недоверием со стороны судей.