— Ты что-нибудь слышал о планах исхода из убежища? — спросил я у Штальмана.

— Так точно, товарищ старший лейтенант, — зачем-то козырнул мне он.

— Ты расслабься, — попросил я его. — И зови меня Доктором. Что ты слышал?

— Я слышал как полковник Штрелец убеждал всех, что наверху всё в порядке и мы можем выходить, — ответил мне Герхард. — Якобы там всё наладилось и идёт постепенное восстановление, а всех заражённых перебили.

— Он очень сильно ошибался, — покачал я головой. — Что стало с этим Штрелецом?

— Генерал-майор фон Ленски приказал взять его под стражу и, перед самым моим заступлением в наряд, дал общее оповещение, что наверху всё плохо, снуют мертвецы и выходить преждевременно, — рядовой поёжился. — Позавчера куда-то ушёл сержант Миттиг, дежурный по КПП, а больше я никого не видел…

— Полагаю, произошёл вооружённый переворот, людям осточертело сидеть взаперти годами, поэтому они решили рискнуть, — произнёс я. — Но могли ведь детей с женщинами оставить в бункере… Эх, очень опасная теория была у этого вашего полковника Штрелеца…

— Никто же не знал, что тут всё так же плохо, как и было, — вздохнул рядовой Штальман.

— Не, стало объективно хуже, — покачал я головой. — Еды нигде нет, мертвяки умнеют так, что я бы каждому желал так быстро умственно развивающихся детей… В отдалённой перспективе нам всем крышка, они неизбежно возьмут наш мир, если будут продолжать умнеть в таком же темпе.

— Андре, что там с беженцами? — спросил я. — Есть информация, куда они ушли?

— Двинулись к восточным трущобам, видимо, рассчитывали покинуть город, — ответил тот. — Не знаю, где они сейчас, но уходили они примерно тогда, когда мы начали сверлить дверь и нервировать Штальмана. Пока они были в поле зрения камер, мертвецы вырвали из толпы шестерых детей и двух женщин.

— Прискорбно, — вздохнул я. — Ну что, пошли поищем их? Рядовой Штальман, перезаряжай оружие, мы идём спасать людей! Пусть и ещё пожалеем об этом.

— Это будет благородным поступком, — отметил Андре. — Ты говорил, что нужно пожалеть о своём хорошем поступке дважды, чтобы он считался благородным?

— О нет, Андре… — заулыбался я. — Мы пожалеем далеко не дважды. Когда жалеешь о поступке всю оставшуюся жизнь, то его следует называть героическим. Пойдёмте, а то там люди гибнут.

Я на всякий случай посмотрел запись и удостоверился, что люди одеты достаточно тепло: военные бушлаты с ватными штанами, а также костюмы химической защиты с противогазами. И противогазы серьёзно ухудшали и без того хреновую видимость, потому что не панорамные и стёкла на них не антибликовые. А от мечущихся фонариков создаётся просто великое множество бликов, которые делают их ситуацию совершенно жопошной. Надеюсь, они догадались снять эти губительные атрибуты химико-биологической паранойи.