Внимательно изучив все эти предметы ещё раз, Клыдень пришел к выводу, что барыга намеревался впарить ему зеленые «колеса», сблефовав что это некая крутая местная наркота, под которой очень сильно прёт. Теоретически, как Клыдень сам себе на духу признался, он на это фуфло мог даже купиться, поскольку некую тягу к «оттягу» в себе уже заметил. Но сейчас, глядя на странную упакову, желания глотать «колеса» у него не было. Испробую на каком-нибудь терпиле и если не скукожится, то значит самому закидываться можно, решил он и убрал упаковку в рюкзак.
Решая куда ему двигаться дальше, он взобрался на небольшой холмик, похожий на курган. Задачу на ближайшее будущее он себе сформулировал ещё вчера, завалив своих первых двух «терпил» — найти укромное и хорошо защищенное логово, обеспечить себе запас жратвы и начать «шерстить» окрестности, сбив, по ходу дела, себе кодлу из таких же подонков и негодяев, но не на настолько отмороженных, чтобы иметь наглость посягнуть на его старшинство.
Для такого логова хорошо подходила какая-нибудь не сильно дремучая лесная чаща или же небольшие горы. Грешным делом, Клыдень даже задумывался, а не вернуться ли ему обратно к горам, но всякий раз мысль эту отбрасывал как трусливую и фуфловую — то место он для себя уже отмел как бесперспективное, а пересматривать свои решения Клыдень не любил. Хотя иногда и хотелось.
Убивать, грабить и всячески насильничать Клыдень стремился не по причине какой-то своей гнилой антисоциальной природы или врожденных преступных наклонностей, а сугубо в силу авторитарного синдрома. Подавляемые и репрессируемые в нездоровой социально-культурной среде естественные инстинкты и желания Клыденя искали выход, но натыкались на сплошные внутренние запреты и ограничения, гласящие, что «настоящий потсан» не должен делать то-то, то-то и то-то, и ещё «стопятьсот» вещей. В результате изначально здоровые и естественные желания в процессе сверхкомпенсации извратились и превратились в агрессию как бессознательное стремление отомстить миру за все беды, горе и страдания, которые, на самом деле, создали все эти подсаженные на уровень подкорки запреты.
В мире без границ и правил, где Клыдень спокойной и свободно мог бы попытаться стать наконец самим собой и делать то, что ему вздумается, он продолжал отрабатывать рабскую программу «настоящего потсана», крутость которого заключалась исключительно в физической силе и готовности применить насилие для решения любых проблем. Собственно, этим Клыдень с самого начала и занялся.