От смущения.

Вот только с романтикой оно имело мало общего.

- Мне в туалет надо…

Лицо Антуанетты приняло очень… странное выражение.

«Так, это я снимать, пожалуй, не буду», - раздался в ухе голос Мют.

***

Полностью восстановился я только к следующему утру.

И это было счастье-е-е-е!

- Пальчики мои, как я вас обожаю! И тебя, моя любимая правая ладошка! И тебя, левая! Сколько мы вместе пережили, сколько передроч…

«Без подробностей, пожалуйста!» - влезла в мои мысли Чешуйка.

«Да ты все равно все это знаешь», - фыркнул я.

«Гррррр!»

«Ну все, все, не рычи», - я ковырнул пальцем в слегка оглохшем ухе.

- Идем? - деловито осведомилась Антуанетта.

Я критично осмотрел ее.

Аккуратное платье с длинными узкими рукавами, высоким воротом-стойкой и старомодной юбкой-колоколом. Спокойное красивое лицо с холодными серо-стальными глазами. Собранные в тугой пучок серебристые волосы. На поясе — длинный прямой меч, за спиной — большой треугольный щит устрашающей толщины. Верхнюю часть торса прикрывает тяжелый нагрудник с наплечами, на руках и ногах — массивные латные перчатки и сапоги. И все матового, бездонно-черного цвета. Поверхность снаряжения словно поглощала любой падающий на нее свет, взамен испуская едва заметное сияние от покрывающих ее багрово-алых символов и узоров…

Глянул на себя.

Грязный бомж в вонючей шерстяной безрукавке, штанах, словно наспех сшитых из шкуры гигантской канализационной крысы, и кожаных гамашах, которые прямым текстом угрожали суициднуться после первой же зацепленной ветки.

Для завершения образа гопника-неудачника из каменного века не хватало только дубины поувесистей. Что я тут же и исправил, подобрав подходящую палку из тех, что готовили для костра.

- Идем, идем, - кивнул я, пару раз взмахнув дубинкой, чтобы приноровиться к весу.