Я сидел на странном стуле, в странной комнате, странного дома, что принадлежал странным людям. Я сидел и дрожал, смотрел на свои руки, всё ещё заляпанные кровью, вспоминал жуткий взгляд бесчисленных глаз, залитых всё той же кровью, вспоминал... и вновь дрожал.
В деревню пришли странные люди. Красивые, сытые, с хорошим оружием и даже невиданной ранее бронёй — ничего удивительного, очередные солдаты Архонта. Пришли за новыми рабами и живыми игрушками для мелкого ублюдка.
Так все думали. И я так думал. И безмерно рад был, когда взяли только меня, — больного и слабого, — а не женщину какую аль ребёнка... их и так мало осталось после зимы.
Но странности начались сразу же после выхода из деревни. Сначала мне показалось, что они просто молчаливы и потому мне не отвечают, но когда пришёл в себя и прислушался к их разговору, то сразу же понял — я их не понимаю.
Мысль о том, что я добровольно сдался совершенно незнакомым солдатам или даже наёмникам, больно саданула по гордости. Дальше было хуже — мы в сторону границы шли, а затем и вовсе остановились возле прохода в Пустоши Мёртвых!
Но детская страшилка так и осталась просто страшилкой, потому что ни в какую пустыню, наполненную мертвецами, я не попал. Во всяком случае, рвать меня на части вроде никто не собирался, чудовищ тоже не было, а встретила нас и вовсе ухоженная деревня, странный лес и незнакомые цветы. Место напоминало рассказы о далёких землях, которые мне ещё отец успел поведать.
А вот дальше, моя уверенность, что всё обойдётся, изрядно пошатнулась.
Один из таинственных воинов завёл меня в большой роскошный дом и запрокинул голову — с потолка медленно падал глаз! Я пытался сбежать, пытался подороже продать жизнь, но с каждой секундой силы покидали меня... а затем я очнулся в комнате, наполненной кровью и глазами. Рядом был тот самый воин. Он вновь заставил меня смотреть в гигантский глаз, и раздался в голове моей чей-то приятный и спокойный голос, обращающийся на привычном языке.
Голос спрашивал, какое воспоминание я хочу запечатлеть и какой целостности... Я понятия не имел, о чём идёт речь, и к своему стыду, из-за страха не обращал внимания на жесты моего надзирателя, так что вспоминал всё без разбору.
Воин был недоволен. С каждым разом его лицо выражало всё больше и больше злобы.
А затем, когда я получил лёгкую оплеуху и сосредоточился на воине, то понял, что изображаемые им двадцать кругов — это смена дня и ночи, а три пальца — это третий вариант воспоминаний, то есть, частичной целостности... впервые в жизни я был благодарен отцу за то, что он заставлял меня по ночам учить счёт и даже что-то смог вбить в мою пустую голову.