По мере того, как вскрытие двигалось к завершению, а заполняемый рукой доктора Ивита отчёт -- к заключению о смерти, в голове Плиры зрело важное решение. И когда Авиро с чувством выполненного долга и облегчением задвинула труп при помощи второго машината (проверять на прочность Миришира так она посчитала слишком жестоким) в отдельную камеру холодильника, старик невозмутимо предложил продолжить разговор в более располагающей обстановке, за чаем в комнате отдыха.

   Каким-то образом пронюхавшая, что всё позади, молодёжь уже обнаружилась там и даже убедительно сделала вид, что слыхом не слыхивала ни о каком вскрытии в недавнем прошлом. Особенно -- о таком увлекательном, как гнилой бродяга! И какая жалость, что старшие коллеги никого не позвали, а то они бы с радостью помогли и поучились, а то тему гнилостных изменений они проходили буквально недавно и помнят просто отлично, ах, какая бы чудесная получилась практика!

   Присутствие посторонних не позволило Мириширу присоединиться к уютной компании, его пришлось оставить в прозекторской. Того это, впрочем, ничуть не разочаровало: он был совсем не против спокойно поспать в тихом прохладном месте.

   А после чая незаметно для себя уснули и остальные участники чаепития, кроме старика. Только Авиро успела заподозрить неладное, но предпринять что-то не успела и прикорнула на костлявом плече молодого сотрудника -- того самого помощника прозектора, которого поставили старшим над студентами ввиду близости возраста и общности мировоззрения.

   Копаться в чужих вещах, конечно, нехорошо, но Плира посчитал нынешний повод достойным, и не без труда отыскал в объёмистой сумке ученицы небольшой неподписанный флакон. На всякий случай старик осмотрел и другие вещи женщины, но ничего подходящего больше не нашёл. Откупорил пробку; пахло резко и горько, патологоанатом узнал пару трав, названных Авиро, окончательно успокоился и двинулся к выходу из морга. Не спеша. А куда ему спешить, если коллеги проспят до рассвета, и до рассвета того часа три?

   Тяжёлой шаркающей стариковской походкой он добрался до лифта. Плира давно уже досадовал на свою больную спину: вроде и голова ясная, и руки верные, и самочувствие для его почтенного возраста отменное, но всё это -- ровно до того момента, как мужчина поднимался на ноги. Стоило распрямиться, и он чувствовал себя развалиной. Спина не разгибалась до конца, а ноги переступали тяжело, коротко. Что-то там замыкало в позвоночнике, стоило встать, а что... может, оборотов через двести потомки научатся такое лечить, но -- не на веку Плиры, это он точно знал. Что того века осталось? Ещё немного, и самостоятельно ходить он уже не сможет, вынужденно покинет работу и останется сидеть дома, лишь изредка выбираясь посидеть на скамейке у дома.