Будто ему мороки с пошлинами на дерево мало — купцы воют, мол, разорятся, если будут возить не рубленое, а доску. Иноземные тоже воют, что разорятся, эту доску по завышенным ценам покупая, дескать, у них своих лесопилок хватает.

Это верно, хватает.

Но и продавать строевой лес по цене щепы совесть не позволяет. И здравый смысл, который Лешек уважал куда больше совести.

А еще соляной промысл, который вдруг оказался не в тех руках. И заговорщики эти, чтоб им икалось всякий раз, как о них Тайный приход подумает.

— Принципиально… — Княгиня призадумалась, на долю мгновенья утратив маску легкомысленной дурочки. А ведь не только бюстом она мужа зацепила, не только. И как это наши-то подобное богатство проглядели? Недорабатывают. Как есть недорабатывают. — А знаете, князь, слышала я, что в прошлом году бритты провели конкурс красоты — сперва на местах, а после уж столичный. И каждая девица, независимо от сословия, могла принять участие.

Конкурс, стало быть?

— А что, — княгиня лукаво улыбнулась, правда, веер открывать не рискнула, — случись мне там побывать, как полагаете, был бы шанс?

— Не шанс, — Лешек покорно уставился на резную бархатную мушку, — полагаю, вы бы заслуженно победили.

— Вы мне льстите.

И не только ей, но что поделаешь: положение обязывает.

Тремя часами позже он излагал почти свою, но вполне удачную придумку батюшке.

Милостью Божию его императорское величество Александр IV, самодержавный властитель всея Арсийской империи, а также земель Ближних и Дальних, островов Венейских и трех морей, слушал, подперши щеку кулаком. Слушал, следовало сказать, превнимательно, пусть и во всей фигуре его наблюдалась некоторая вялость.

— Конкурс красоты, говоришь, — презадумчиво произнес он, зацепившись за волосок на седой бороде, — а это, может статься, весьма перспективно, весьма…

Волосок он выдернул.

Поморщился.

И испепелил тут же.

— Чешется, зараза, — пожаловался Александр IV, прозванный в народе — не без подсказки, само собою, — Блюстителем. — Я уж его просил, чтоб поаккуратней, а все одно чешется.

Седая бородка, аккуратно стриженная, придавала несколько простецкому обличью монарха нужную утонченность, которая, правда, несколько дисгармонировала с лысиной и крупной серьгой в ухе, из тех, что носит морской народец. Но императору позволительны некоторые малые странности.

Тем паче такому. Престарелому и капризному. А еще больному, иначе для чего держать при дворе целый сонм целителей. Уж не для дамских мигреней, ясное дело.