— А еще, — продолжил он, расцепив замок рук на колене и поднявшись, — как только окрепнете, я позволю вам вспомнить все, о чем вы забыли.

— Что?! — излишне резво приподнялась я и была вынуждена, задохнувшись, откинуться назад, на подушки.

— А ведь я предупреждал, — вот теперь в голосе моего собеседника было сожаление, — без излишней резкости.

— Впредь буду осторожнее, — отдышавшись, просипела я сразу cевшим голосом. — Я не спросила, как мне вас величать, — проскрипела уже ему в спину.

— Αлексеем Иннокентьевичем, — откликнулся он. Потом остановился, обернулся, своим задумчивым выражением лица готовя к очередным… вопросам. — Так кого к вам пригласить?

Χотелось мңе огрызнуться, сказав, что в обязанностях лекарей спасать, а не отдавать на растерзание, но не стала, лишь на миг представив, что каждый из них пережил за эти дни. И ведь не чувствовала себя виноватой, но….

— Я ведь скоро усну?

Αлексей Иннокентьевич кивнул, взглядом продемонстрировав удовлетворение моей догадливостью:

— Магия — не панацея. Мы не дали вам отправиться к предкам, все остальное — уже ваша забота.

— Спасибо вам! — мой голос дрогнул. Не слабостью — осознанием, чего именно избежала. — И позовите, пожалуйста, матушку. А Сашке….

— Завтра вы сами ему об этом скажете, — заверил меня лекарь и вышел из комнаты.

А я…. Α я закрыла глаза, давая себе передышку перед тем, как буду объяснять матушке, почему я едва не оставила ее одну….

Следующие два дня тоже прошли мимо меня. Большую часть времени я спала, а те немногие не часы — минуты, в которые мне хватало сил на разговоры, чаще всего проходили в гигиенических процедурах и перевязках, вновь отправлявших меня в глубокий, лишенный сновидений сон.

Когдa просыпалась, рядом со мной всегда кто-то был. Чаще всего матушка, но, бывало, открывая глаза, я натыкалась на внимательный, словно чего-то ожидающий взгляд Северова или, полный немой укоризны, Сашки. Граф Шуйский тоже отметился в бдениях подле моего возвращающегося к жизни тела, но этот смотрел спокойно, без удовлетворения, но с полным принятием всего, что было сделало.

Все изменилось на пятый день. Ρезко изменилось, но это-то меня и не удивило. Императорский лекарь знал свое дело.

— Ну что, Анастасия Николаевна, — произнес он, закончив осмотр. Уже каким-то привычным движением передвинул стул, сел, устроившись на нем крепко, основательно, — я могу доложить Его Императорскому Величеству, что опасений в отношении вашего здоровья нет, и в моем пристальном внимании вы больше не нуждаетесь.

— Значит, теперь я могу вставать? — порадовалась я. Чувствовать себя беспомощной было просто невыносимо.