Майяри опять пришлось отстранить перо, а потом перевернуть страницу, переместив заодно и закладку. Тот камень, что она ещё не успела исцарапать, блестел маленькой звёздочкой и загадочно отливал то зеленью, то голубизной. Майяри не очень любила апатиты. Мягкие, легко крошатся, портятся, амулеты из них недолговечные… Не любила она их ещё и за то, что остальные хаги относились к этому камню с большим расположением. Посмеиваясь, они называли самих себя апатитами, потому что так же, как и этот минерал, который порой притворялся другими камнями, сами обманывали окружающих, выдавая себя за тех, кем не являлись.

Майяри сама обманывала и так часто врала, что уже даже не могла понять, есть ли в ней хоть что-то настоящее, правдивое. Училась врать, умалчивать, обманывать, хитрить с десяти лет. Говорила не то, что думает, притворялась той, кем на самом деле не хотела быть; она успела примерить на себя множество масок и образов… Да она самый настоящий апатит[1]!

Взгляд её притянулся к окну, привлечённый ярким пятном. Маленькая лисичка опрометью неслась через парк, пытаясь спасти свой длинный пушистый хвост. Следом за ней огромными скачками нёсся барс с такой довольной мордой, что Майяри невольно улыбнулась. У рыжей беглянки не было ни шанса! Кот нагнал её, и плутовка ухнула под его лапами в сугроб. Голова барса нырнула за ней и, судя по подрагивающим ушам, начала насмерть зализывать. Майяри с тоской припомнила, что когда-то и она вот так лежала лицом в сугробе, а придурковатый кот старательно зализывал юбку ей на голову. Но тоска не была острой, переживания за господина Шидая сгладили даже её.

Ошалевшая от привалившей любви лисичка попыталась проскользнуть под снежным настом и выбраться на свободу, но барс осторожно перехватил её зубами поперёк туловища и потащил жёнушку в укромный уголок, чтобы спокойно и тщательно вылизать все её крохотные лапки и пока ещё пушистый хвост.

Майяри опять перевела взгляд на книгу и поджала губы, уставившись на поблёскивающие камни. Не нравятся ей апатиты. Они крошатся.

В доме Арона Дебрия царил полный разгром. По гостиной словно войско прошлось: из целой мебели остался только опрокинутый стул, всё остальное было разнесено в щепки; драпировка стен свисала лохмотьями; изысканная стеклянная люстра покоилась в осколках посреди комнаты; на потолке темнели какие-то подозрительные пятна, а по полу к двери тянулась широкая кровяная полоса, ползущая дальше через весь холл на улицу, где и обрывалась.

Ранхаш переступил через разломанную бандуру и бросил взгляд в окно, где в лунном свете красовался заснеженными деревьями парк. Поместье Арона Дебрия отличалось скромными размерами в сравнении с другими богатыми соседями, но имело высокую и надёжную каменную стену вместо ограды. Соседи, конечно же, никакого подозрительного шума не слышали. Судя по полосе крови, нападение произошло ещё ночью, в самый глухой час, когда приличные горожане спокойно спали, и застало хозяина дома за разбором корреспонденции: на полу в изобилии валялись письма, листы бумаги и чернела внушительная лужа чернил, куда уже умудрился наступить один неосмотрительный сыскарь. Данетий Трибан едва в окно его за это не выбросил.