— Вона жива…[98] — Марк закрыл лицо ладонями и опустил голову.

— Чого ж ти не повернувся?[99] — она села рядом и погладила его по голове, — Що сталося тодi? Ти хоч щось можеш пригадати?[100]

— Нi[101], — он резко замотал головой, словно хотел выкинуть из неё эти мучительные воспоминания, — я прийшов до тями вже далеко в мiстi i не мiг нiчого згадати, та i не хотiв того — менi всi цi роки жахiття снилися, як вона лежить iз розбитою головою i не дихає, менi того було досить — не хотiв бiльше нiчого згадувати про той день, а воно мене все не вiдпускало.[102] — он говорил и не узнавал своего голоса, и до того было противно от собственной лжи, но, если сама Александра высказала свою такую версию событий, то так тому и быть.

Как он мог забыть? Конечно, же он всё помнит, всё до мелочей, как бы отчаянно не желал не помнить вовсе.

Модест и Александра готовы были усыновить семилетнего Марка, несколько раз приезжали в приют, даже начали бумаги на усыновление оформлять. Пару раз, забирали его к себе на выходные, чтобы мальчик привыкал к своей новой семье.

На третий раз приехал один мужчина. Когда приехали, то женщины и дома не оказалось.

То, что происходило дальше, он не может вспоминать без омерзения даже сейчас. Это потом он узнает, что есть такой термин — педофилия, а пока что ему было противно и больно.

Женщина вернулась раньше из магазина и, увидев эту гнусную сцену, попыталась оттащить его от мальчика, она даже не успела вызвать милицию, как он бесцеремонно схватил её за волосы и отшвырнул, не рассчитав силы — женщина ударилась виском об острый угол стола. Она лежала и не шевелилась. Он навсегда запомнил её широко раскрытые глаза, в которых застыл немой укор мучителю. Это ещё одно лицо, которое приходит к нему в пугающих снах уже много лет. И её волосы — светлые, почти льняные, разметавшиеся на полу, на которых от сочившейся из раны крови образовалась алая прядь. И ему стало вдруг наплевать на то, что сотворили с ним, но он не смог простить того, что его снова лишили матери и шанса на нормальную жизнь. Всё случилось само собой — он схватил, что попалось под руку — то ли кухонный нож, то ли ножницы, уже и не вспомнить, да и не важно, что именно, важно, что через секунду этот предмет уже торчал из груди Модеста, чьё холеное лицо, по счастью, не являлось ему в сновидениях. Всё произошло очень быстро и совершенно неожиданно — в этом и оказалось преимущество ребенка перед взрослым мужчиной, иначе — лежать и ему на том полу рядом с Александрой. А потом случился приступ, и неконтролируемая сила выплеснулась наружу, а вместе с ней и тело мужчины вылетело в разбитое окно. Так он понял, что не такой, как все, что обладает чем-то, что не подвластно большинству обычных людей. Но, почему так поздно? Почему не несколькими минутами раньше? Тогда бы она осталась жива. А сейчас — как он не тормошил и не тряс её, она оставалась недвижима и не реагировала, даже не дышала… Как же он испугался тогда. Понял, что всё кончено и пулей выскочил из квартиры. Сколько он бежал и куда — он не помнил, пока не остановился в каком-то парке и не заснул прямо на скамейке, когда уже стало смеркаться. Так начались его скитания — надежда на счастье и новую семью, обернувшаяся трагедией. Он был всего лишь напуганным семилетним мальчиком, он очень испугался, он не до конца осознавал, но понимал, что совершил нечто ужасное. Он не посмел вернуться в приют.