Светлый фон

Но съездить поглядеть надо. Обязательно. Сравнить, сверить…

Мечислав и сам не признался бы себе, что просто хочет оттянуть момент встречи с Юлей и решительного объяснения. И хватается за любой повод. Да за глаза хватило бы Вадима. Или Валентина. Или Леонида. Послать их – пусть все сфотографируют и привезут отчет.

Но – нет.

А если бы вампиру сказали о его страхах, увидели бы только изумленный взгляд.

Я? Боюсь? Объяснений?

Да вы знаете, скольким женщинам я успешно вешал лапшу на уши?

В «мерседесе» поместилось четыре человека. Два вампира – за рулем Геннадий, молчаливый и замкнутый вампир из тех, кто перешел к Мечиславу после гибели Андрэ и сам Мечислав на заднем сиденье.

И два оборотня. Алексей – молодой лисенок из недавно прошедших инициацию, и Михаил – из клана тигров.

Разговаривать Мечиславу не хотелось.

Больше всего – пусть вампир и не хотел себе в этом признаваться, его задело имя Даниэля, произнесенное Юлей. Его женщиной! ЕГО фамилиаром! Да черт возьми, она просто – ЕГО! И смеет в постели с ним думать о ком-то еще?

Хотя… не так уж она и мечтала оказаться в этой постели. Чего себе лгать – если бы он не взбесился до потери человеческого облика, Юля некогда не пришло бы в голову успокаивать его ТАКИМ образом. И – как это ни губительно для самомнения – Мечислав сильно подозревал, что будь у его фамилиара средство для быстрого и надежного оглушения вампиров – она бы применила его, не раздумывая. То, что случилось между ними, для него было приятно. До того, как Юля позвала другого мужчину. А для нее?

Черт!

Наверняка она думала о Даниэле!

Но больше такому не бывать!

В моей постели будем только я – и она!

Как бы мне не пришлось для этого трудиться!

Об этом и размышлял Мечислав. Он настолько увлекся, обдумывая, как ему опять заманить Юлю в свою постель, что не успел адекватно среагировать, когда машину атаковали.

Все было быстро и страшно.

Взрывы, выстрелы, падающие противники… их было слишком много…

Когда ему в грудь вонзились две серебряные пули, а еще одна больно ударила в ребро, последней его мыслью было: