Лэа закашлялась, глаза слезились.

Дракон выгибался и с остервенением бился об клетку. Его мощное, но вместе с тем изящное, покрытое гладкой чешуей тело, было скованно цепями, которые кое-где врезались в кожу до крови.

На шее красовался крепкий широкий ошейник, а распахнутая пасть была зажата в таком состоянии железными болтами. Видимо, для того, чтобы зрители восхищались длиной зубов дракона.

Когда же дым рассеялся, Лэа смогла разглядеть самого зверя.

Кроваво-красная чешуя сверкала на солнце рубиновым огнем. Гладкая и прочная, словно отшлифованный алмаз, она слепила глаза. Частый частокол шипов от длинного изящного хвоста, до рогатой вытянутой морды, поблескивал ядом. Тройной ряд рогов на морде образовывал панцирь. Распахнутую пасть венчал двойной ряд острых длиннющих зубов.

Дракон распахнул крылья, заполнив ими все свободное место в клетке, и Лэа увидела несколько свежих ран на них, оставленных раскаленными прутьями.

Вот и сейчас, стоило дракону раскрыть крылья, один из мужчин кинулся к нему и прижег раскаленным прутом.

Дракон взревел, Лэа закричала:

– Не трогайте его!

Дракон повернулся, повинуясь голосу Лэа.

Мир завертелся, внутри что-то оборвалось, земля ушла из-под ног.

Дракон смотрел на Лэа желтыми немигающими глазами.

Это было невероятно!

Как во сне, Лэа перешагнула заграждение, словно загипнотизированная, пошла вперед.

– Вернитесь на место! – закричал один из мужчин, но его голос донесся, как сквозь толстую вату.

Когда он схватил ее за руку, Лэа оттолкнула его особым приемом, так легко и играючи, что он тут же рухнул на землю, без попыток встать.

Другие опасались приближаться к сумасшедшей девушке.

Они ответят за каждый рубец на ее крыльях, за каждую рану, нанесенную цепью, за каждый ожог, подаренный раскаленным прутом.

– Остановись! – кричала толпа. – Вернись на место!

Взгляд дракона гипнотизировал. Он согнул изящную шею, склонив голову так, чтобы глаза оказались на уровне.