И теперь, когда рядом были другие люди, и Кинрик немного пришёл в себя, она чувствовала невероятное облегчение. Как же хорошо, когда есть кто-то, кто умеет быстро принимать решения и брать ответственность на себя.

Утром всё по-другому. Утром можно вспоминать прошлую ночь, не просто заново переживая тот ужас и панику, а ещё и оценивая собственные решения и поступки.

Упрекнуть себя Темери было не в чем.

Но всё равно, стоило немного отвлечься, перед глазами вставало оранжевое пламя, и казалось, что она снова на мокром карнизе, высоко над землей, и жизнь её зависит только от того, насколько крепко она вцепилась пальцами в скользкий от воды и мха камень…

Да, болели ожоги, болели мышцы, и даже, кажется, кости… но всё это можно терпеть. Бывало и хуже — например, утром после первого, самого длинного перехода по Дороге Долга.

Монахини не используют вьючных животных, не берут в путь денег на ночлег. Всё, что им нужно, они несут на себе. И конечно, усталость к концу дня кажется ещё терпимой, а вот на утро…

Или совсем недавно, в лесу. Когда они с Шеддериком из последних сил брели по едва заметной тропе, только надеясь, что она выведет к человеческому жилью.

— Всё хорошо? — Спросил чеор та Хенвил, заметив, что Темери отвлеклась от беседы.

— Да. Я задумалась о Вельве. О чём она думала, подливая зелье? И вообще, это была её идея? Или ещё чья-нибудь?

— Скоро узнаем.

Кинрик вдруг предложил:

— А давайте я сам с ней поговорю? Один? Всё у неё узнаю. Она мне непременно расскажет, ведь она доверяет мне. Она умная и красивая, и ни в коем случае не стала бы желать мне зла…

Шеддерик устремил взор в потолок, пережидая поток комплиментов, но в результате всё равно был вынужден его прервать.

— Кинрик, не надо. И лучше бы тебе, пока я буду с ней разговаривать, быть тихим и незаметным. Или, если не уверен, что сможешь держать себя в руках, вообще уйди.

Кинрик сжал в пальцах гребешок и покачал головой. Это означало, что он останется. Темери быстро пересела поближе к наместнику — чтобы и впечатление создавалось — они супруги и действуют сообща! — и в случае чего можно было бы незаметно пихнуть Кинрика локтем.

Шеддерик был монументально спокоен, и это невольно внушало спокойствие и ей самой.

Так что, когда гвардейцы привели Вельву, она тоже была почти совсем спокойна.

А Вельва была испугана. Причёска растрепалась, руки мнут платье, глаза мечутся с одного лица на другое. Но всё же она взяла себя в руки и присела в ифленском традиционном приветствии, после чего осталась стоять посреди комнаты, кротко потупив взгляд.