Папа начал собираться в обратный путь в столицу. Хотя ему страшно не хотелось, я это отчётливо видела. Ему нравилось у нас в поместье, здесь кипела жизнь, а в столичном особняке было все тихо, размеренно, спокойно. Но теперь будет немного веселее-с ним едет Минька. Ребенок будет учиться в одной из лучших школ столицы. Так папа решил. После того, как Минька лечил меня после падения с лошади, отец проникся к пацану уважением и восхищением. Хотя и до этого относился к нему хорошо. Минька уже горел нетерпением отправиться в дальнее путешествие. Единственное, что его огорчало — это расставание, хотела бы сказать, что со мной, да не могу. С Лимкой. Мальчишка просто страдал от будущей разлуки с подружкой. Вот странное дело — все лето они то враждовали, то ожесточенно спорили, пару раз заставала их дерущимися, а вот пришло время расстаться — и тоска

заранее у обоих. Даже выданная банка пасты и туесок с меренгами не слишком поправили дело. Сладости они, кстати, слопали в беседке, в парке, делясь по-братски и хлюпая подозрительно носами.

Ещё папеньку удерживала в поместье, если уж честно совсем, и возможность проявлять внимание к кузине Аннии. С пока неофициальной ещё просьбой об ухаживании отец обратился к тете и дяде Дарти, те не отказали в этом бравому купцу. Да, собственно, они уже давно считали моего отца членом нашей немного сумасшедшей семьи. Да и сама Анния с удовольствием принимала ухаживания отца, кокетливо стреляя глазками и сияя ямочками на округлившихся щечках. За это время Анния превратилась из тихой и пугливой вдовушки в хорошенькую молодую женщину, веселую, умную, воспитанную. Теперь вот выжидаем положенный траур, и папа начинает ухаживать вполне официально, а там, глядишь, и женится. Я в этом даже уверена. И от души желаю им счастья.

Моя личная жизнь после помолвки изменилась мало, единственно, что только неделю было разговоров в гостиных всех поместий нашего округа. Иртэн, на правах жениха, приезжал к нам чуть не каждый день. Да и я, хоть и скрывала это даже от себя, если он не появлялся до вечернего времени, начинала беспокоиться, вдруг что случилось? И вытягивала шею, посматривая в окно столовой, сидя за столом. Было у нас и пара почти настоящих свиданий.

Почти — это потому, что в нашей деревне пойти некуда, ни променада, ни театра, ни приглашения в кафе. В общем, нет здесь светской жизни. Мы чинно прогуливались по дорожкам моего обновленного парка, сидели в беседке. Все это под бдительными взорами моих домашних из окон дома. Патриархальный уклад. Думаете, мы беседовали о стихах или возвышенных чувствах или даже о моих прекрасных глазах? Как бы не так! Разговоры у нас были самые прозаичные — об урожае, как идёт уборочная, наладилась ли работа мельницы, а то мы хотим везти первое зерно на помол. При этом мы робко держались за ручки, и жених нежно целовал тонкие трепетные пальчики невесты. Ну это мне так хотелось думать. На самом деле, загорелые, исцарапанные, с мозолями от поводьев и заживающим ожоговым пузырем на большом пальце (результат сегодняшнего эксперимента с огненной магией, она по-прежнему даётся мне очень сложно). Не скрою, мне хотелось всё-таки большего, чем детсадовского хождения за ручку. Но приходилось соответствовать. Не знаю, как чувствовал себя Иртэн, но вряд ли лучше, чем я.