И к чему это?

Я прокрутила в уме события прошлой ночи. Он был зол и обижен. А я — слишком занята. Не было времени, чтобы обсудить его настроение. Что ему от меня надо? Могу ли я дать ему то, чего он хочет?

Я-то смогла выговорить слово на букву «Л», но не знала, способна ли вообще кого-то любить. Уилл по-прежнему пугал меня больше, чем оборотни. Рядом с ним я не контролировала себя. Я отдавалась ему полностью, ничего не скрывая, и не была уверена, что мне это по душе.

Позвонили в дверь. Я до конца не понимала, сколь преисполнена надежд, пока не увидела в коридоре Манденауэра. Пришлось разочарованно вздохнуть.

— Заходите. — Я подала ему чашечку кофе. Мы сели за кухонный стол. — Есть новости?

— Нескольких мы нашли.

Я открыла рот и тут же его закрыла. Подробностей не хотелось. По крайней мере, пока.

— Остальные разбежались. Мои ягер-зухеры рассредоточились. Мы их добьем.

— Мне жаль. — Я потерла ноющую грудь в том месте, где, вероятно, навсегда сохранится имя Зи. — Вчера я сглупила. Вы могли заполучить их всех, и все было бы кончено.

— Думаешь, это твоя вина? — Он, казалось, искренне удивленно покачал головой. — Нет. Виноват я. Я вел себя беспечнее обычного. Возможно, дело в возрасте. Каком-то… высокомерии, что ли. — Он вздохнул. — Вот почему я и пришел. Я хочу, чтобы ты стала одной из нас.

— Ягер-зухером?

— Да. Мне пора на покой. И не только потому, что я теряю хватку. — Его плечи поникли. — Но и потому, что сейчас накопилось очень много руководящей работы.

— Сейчас?

— Армия оборотней, созданная Зельдой, во много раз увеличила поголовье волков. Они будут размножаться, а вместе с ними и вирус.

Черт. Об этом-то я не подумала. Манденауэр охотился и занимался розыском со времен Второй мировой войны, и сейчас поголовье волков увеличилось, вместо того чтобы уменьшиться. Неудивительно, что он расстроен.

— Я уже начал тренировать тебя. Еще немного, и ты станешь нашей гордостью. Тебе понравится быть ягер-зухером. По мере работы мы устанавливаем собственные правила.

Мне всегда нравились правила, но последние полторы недели я только и делала, что их нарушала. Смогу ли я вернуться к прежнему порядку? Очевидно, Манденауэр так не считал.

Я встала и подошла к окну. Солнце светило во всем своем великолепии. Не верилось, каким ярким и доброжелательным может быть мир. Да и как он мог, после всего, что случилось в Миниве?

— Знают ли в городе о случившемся?

— Вряд ли.