— Совершенствуюсь, — довольно потер руки Вольф.

— Я так и не понял, — признался Евгений, — зачем нужен был тот семинар о Египте в Денебе…

— Да будь он хоть о психологии котов! — смеясь, ответил Вольф. — Мне надо было увидеть аудиторию, а ей услышать пару моих вступительных слов. Можно, конечно, было обойтись и без этого, но так выходило наверняка: больно уж разномастная публика.

— В мире зарождающегося хаоса, раскрученного нашей волей, возникнет большая потребность в порядке, — сказал Сет, — но сначала из малых зерен ненависти вспенится буря негодования. Мы взрыхлили почву для оплодотворения семенем наших идей, для создания нового мира, для других энергий и иных законов.

* * *

Воскресное утро не сулило жителям деревни ничего необычного. Как всегда, многие отправились в город: за покупками на большой базар или пошататься среди асфальтированных улочек и маленьких пластиковых кафе, посмотреть кино в приземистом кинотеатрике, выгулять «в свете» обновки. Забитый до отказа пассажирский «Урал» на громадных колесах в одной части дремал с пустыми кошелками, в другой — возбужденно переговаривался о дневных планах и вчерашней дискотеке.

Но это воскресенье оказалось непохожим на другие. Где бы ни появлялись деревенские со славянской внешностью, закипал конфликт. На базаре скандалистку Алексеевну повалили с ног и стали бить чем попало толстые усатые торговки. Намяли бока трем мужикам из Денеба ни за то не про что. Девчонок, завернувших в магазинчик за туфельками, выставили вон, обсыпав ругательствами. Отказались продавать фрукты худым местным йогам. Выгнали монаха из павильона МТС. Мелкая ссора городских с деревенскими переросла в страшную драку возле кинотеатра, в которой взъерошенному Пашке Амосову кто-то выстрелил промеж глаз.

Вечером воскресенья растерянные сельчане делились друг с другом кошмарными событиями, чувствуя озноб накатывающего ужаса. На каждой улице что-то да случилось.

Панихиду по Пашке откладывать не стали. На следующий день люди стекались к клубу, возле которого был установлен дешевый, красный с черной каймой гроб. Молодежь и старики. Алкоголики и мозолистые работяги. Христиане и язычники. Женщины с покрасневшими лицами и притихшие ребятишки. Их объединил траур. Их сковал вместе страх. Привычный, спокойный уклад жизни был нарушен. Выключающий здравый смысл голос нутра шептал «Война-а-а». А в воздухе стоял общий вопрос: «Что дальше?».

Панихида разрослась во всеобщее вече, наполненное негодующими криками и слезами. Выждав нужное время, Вольф взобрался на пьедестал возле обелиска и, будто коренной денебовец, закричал: