— И за что же? — мне показалось, что в его прищуренных глазах промелькнули веселые искорки.

Что ж, может, еще и пронесет, раз директор в хорошем настроении?

Я сделал честные глаза и выдал:

— Не знаю, я ей не нравлюсь.

Губы Проскурина тронула улыбка — редкостное явление, и я окончательно приободрился. Может, и правда, пронесет?

— И дело в личной антипатии, а не в твоем неподобающем внешнем виде и опоздании?

Черт, ладно, он сразу заметил, что я не в форме, но про опоздание-то он откуда узнал?

— Думаю, одно другого не исключает, — вздохнув, философски признался я.

— Демин-Демин, — протянул директор. — Андрей, — я удивленно вскинул брови, по имени меня в школе звали редко, в фамилию им удавалось вкладывать больше ругательной интонации, — завтра последний звонок, а ты ведешь себя совершенно так же, как и в первом классе.

Неправда, в первом классе я боялся этого кабинета. Но я благоразумно промолчал.

— Ты знаешь, что такое последний звонок? — вдруг спросил он.

На самом деле я думал, что последний звонок — это огромное сборище людей, на котором принято лить слезы и прощаться, петь дифирамбы и лицемерить, будто это действительно последняя встреча учителей с учениками, а не временное перемирие перед тем, как встретиться на «тропе войны» на экзаменах.

Ясное дело, такой ответ директора бы не удовлетворил.

— Великое таинство? — ляпнул я первое, что пришло в голову.

Глеб Иванович хмыкнул.

— Что ж, можно назвать и так. Это важный момент для каждого ученика, а в тебе я осознания этой важности не чувствую.

— Может, я нечувствительный?.. — я быстро прикусил язык под его тяжелым взглядом.

— Зал еще не украшен, — сказал директор. — Так что ты этим займешься.

Я задохнулся от возмущения. Украшением актового зала всегда занимаются младшие классы, но уж точно не выпускники. Что прикажете мне делать среди этих малолеток? Вырезать с ними колокольчики из гофрированной бумаги?

Видимо, по моему лицу все было ясно, потому что Глеб Иванович сделался совершенно довольным.