И я продолжала его
– Что… – выдохнула я и, испугавшись, замолчала.
– Ты всегда могла меня слышать,
Мое замешательство нарушил хриплый вой.
Зуилас приподнялся и, оседлав мои бедра, осмотрел комнату. От мебели остались лишь обломки дерева и рваная обивка. Кухня была уничтожена и догорала, а газовая плита превратилась в груду железа. Посреди разрушенного дома неподвижно стоял дядин демон, а на полу валялись пять мертвых вампиров.
– Папа, – просипела Амалия из-за тяжелого обеденного стола, опрокинутого набок и испещренного следами осколков. Я вытянула из-под Зуиласа ноги и с трудом поднялась. Тяжело дыша, как будто только что пробежала целую милю, я поплелась к столу. Ощущение присутствия Зуиласа в голове почти исчезло.
За опрокинутым столом, опустившись на колени рядом с отцом, Амалия прижимала ладони к его животу. Дядя Джек лежал на спине с перекошенным от боли и ужаса лицом. Между пальцев Амалии лилась кровь, на пол уже натекла лужа. Дядин живот был изодран когтями вампиров.
– Папочка, – задыхаясь, повторяла Амалия. – Держись, папочка.
У меня подкосились ноги, и я сползла на пол, хватаясь за край перевернутой столешницы. Дядя Джек, тяжело дыша, слабо сжимал руку Амалии. По ее щекам текли слезы, лицо было искажено страданием.
– Не бросай меня, папа, – шептала она. – Пожалуйста. Пожалуйста, не надо.
Я едва не задохнулась от боли. В груди, щемяще и пронзительно, проснулась неутихающая скорбь по моим погибшим родителям и свежая, из-за Амалии, которая вот-вот потеряет единственного остававшегося у нее родителя.
В последней попытке остановить кровотечение Амалия прижала ладони к животу дяди Джека. Все ее тело сотрясалось от мучительных рыданий.
Послышались тихие шаги, и рядом со мной появился Зуилас. Он смотрел на умирающего, ничем не выдавая своего отношения к происходящему. Я опустила голову и отвернулась, чтобы не смотреть. От жалости к Амалии у меня разрывалось сердце.
Что-то мазнуло меня по руке. Приподняв голову, я увидела, как Зуилас перешагнул через стол. Он помедлил пару секунд и присел рядом с дядей Джеком. Прищурившись, он рассматривал своего призывателя – человека, который лишил его дома, заключил в тюрьму и пытался поработить.