— Видела, — хмуро кивнула Лава. — Дрыщь в очках и пиджаке, на Келера чем-то похож, такой же холодный и застегнутый на все пуговицы. Лезет, наверняка, сейчас в мой ноут.

— Все хорошо будет, Слав, — улыбнулся я мягко. — Ты пока дела передашь, пока распределишь все… Как минимум неделя уйдет, а там еще максимум неделя и костюм свалит в закат. Зато госы отстанут и с нас слезут.

— Ты какой-то слишком спокойный и уверенный, — покачала она головой, заставляя меня невольно напрячься. — Ладно, — отступила нехотя, — я рада, на самом деле, что хоть кто-то из нас сохраняет холодную голову, — улыбнулась коротко и еще отступила. — Пойду Савельева обрадую, — махнула небрежно рукой и скрылась через миг за дверью.

А я с шумом выдохнул, прикрывая глаза, убеждая себя, что все сделал правильно, что злость лучше страха и паники.

Глава 23

Глава 23

Станислава Воронова

Костюм лез везде. Буквально везде: в каждую дыру, щель и прореху. В каждый мой тест, кейс и отчет, во все, над чем я работала в последние полгода, а было там вообще ни хрена не мало. И это с учетом того, что до Энджи он пока так и не добрался, а первая неделя его присутствия в моей жизни стремительно подходила к концу. И за эту неделю я… я не сделала вообще ни хрена, только водила его за ручку, давала доступ и объясняла, что, где и как, даже куб показала, хотя вот там ему совершенно нечего было делать.

Иногда даже складывалось ощущение, что мужик просто тянет время: слишком неспешен, неповоротлив и дотошен он был. Как будто время моего прихода в офис в понедельник двенадцатого реально могло иметь какое-то отношение к кейсам, которые я гоняла за неделю до.

Савельев выл. Реально выл — в трубку, в сообщениях, на почту, доступ к которой мне, кстати, временно вообще закрыли, чуть ли в сортире не отлавливал, чтобы поныть. Выли, но гораздо тише и мои воронята, потому что мужик, приставленный ко мне — это еще полбеды, по офису слонялись дядьки и тетки, такие же застегнутые на все пуговицы, как и мой костюм, и задавали вопросы, совали свои длинные носы куда надо и не надо и зверски мешали работать.

Я тихо сатанела, наблюдая за всем этим, и поражалась невозмутимому спокойствию Ястреба. Он, казалось, вообще не парился, не замечал посторонних, не реагировал на стоны своих и моих миньонов. Только задерживаться стал и… отмалчиваться, и странно себя вести.

Я из офиса домой возвращалась обычно около восьми, он мог прийти и в час, и в два. Сильно уставал и был непривычно молчалив и сосредоточен на чем-то, о чем мне не говорил. Я сначала не обращала на происходящее внимание, отмахивалась от собственных тревожных мыслей, слишком сосредоточившись на проверке, но в среду отмахнуться так просто уже не вышло. Я сидела на кухне, ковырялась в салате и смотрела на пустующий стул напротив. Часы показывали половину двенадцатого. И в башку вдруг закрались мысли о том, что Игорь не хочет идти домой, о том, что специально меня избегает, избегает говорить со мной, проснулась прежняя неуверенность в нем, в нас. Причем избегает не только дома, но и в офисе: мы перестали вместе обедать, вместе возвращаться домой и вместе ездить на работу… Ястреб отдал мне свой кар и сам просыпался теперь и уезжал раньше. На все мои вопросы отговаривался высокой загрузкой. Я верила, знала, что это действительно так, потому что выпуск Энджи в массы все еще требовал финальной обкатки и закончить надо было до Нового года, чтобы продажи упали как раз на высокий сезон, но… Но что-то все равно не давало покоя, поведение Игоря казалось странным. Возможно еще и потому, что о Красногорском он тоже предпочитал не вспоминать: никак не реагировал, когда я говорила, что меня снова вызывают в ментовку, ничего не спрашивал, когда я возвращалась. Закрылся и отгородился от меня.