– Красная мать… – тихо прошептала я, слыша, как разбивается на осколки душа, как больно врезаются эти осколки в легкие, сердце, в каждую мышцу. И будто умирает все внутри. – Красная мать, помоги своему Айшу. Помоги своему сыну, первому из рода хекшаррахний…
И уже не страшно было обращаться к огромной паучихе – кровавой богине шаррвальцев, которую в Шейсаре считали проклятым отродьем и черной богиней демонов. Не страшно.
Это всего лишь паучиха. Наверняка такая же красивая, как Джерхан, когда он был наполовину пауком.
«Не страшно, Красная мать…»
Лишь бы он был жив.
Ничего не произошло. Только в груди что-то глухо ударило на миг.
– Видимо, боги оставили нас, – тихо выдохнула я, улыбаясь сквозь слезы и гладя растрепавшиеся камышовые волосы. Оглянулась по сторонам, обнаруживая все еще дерущихся пауков и солаанов. А затем медленно стянула с ожерелья еще один бутылек.
Это была настойка от липких мух. Та самая, которой Лори так гордилась. Всхлипывая, я положила ее на землю рядом, взяла небольшой камень поблизости и ударила по хрупкому флакону.
Стекло треснуло, и по пещере быстро распространился резкий сильный запах.
Я понятия не имела, сработает ли, но мне вдруг пришло в голову, что настойка от липких мух вполне может подействовать и на других насекомых. А ведь солааны тоже в какой-то мере насекомые… наверное…
Где-то в конце пещеры раздался возмущенный визг.
В любом случае мне было уже все равно. Сделав это последнее усилие, я опустилась рядом с Джерханом, легла на его плечо и, глотая слезы, закрыла глаза.
Свет, который каким-то чудом зажег Джер, окончательно потух. Вся пещера погрузилась в кромешную тьму. По моему телу пробежал какой-то взбудораженный паук, что-то прищелкивая по пути, и я через силу послала ему мысленный призыв:
«Передай в Стеклянный каньон… Айш и его ала уже не придут…»
И громко разрыдалась, не открывая глаз.
Где-то на границе понимания, кажется, я различала ответный голос того паука:
«Что значит?.. Вставай… дурында!.. Вонь-то какая… бежать…»
Я не слушала, не открывала глаз, и паук пропал.