Как прикосновение Айвеллин, превращающее тебя в послушную восторженную куколку.

Как приказ «сесть и не двигаться», после которого ты сидишь и не двигаешься.

Я вздохнула.

– Тот разговор, который случился пару дней назад, – начала я.

Кондор посмотрел на меня недовольно и демонстративно закатил глаза.

– Кажется, я извинился. Если этого недостаточно…

– Я… я о другом. – Я нахмурилась. – Я спросила тебя, в чем суть вашей миссии.

– Хочешь узнать, в чем она заключается? – взгляд волшебника смягчился.

– Да. – Я медленно, четко кивнула. – Очень хочу. И о своих предшественницах тоже.

– Хорошо, – согласился Кондор с подозрительной легкостью. – Я все тебе расскажу после прогулки с Блэкторном. – Он вдруг вздохнул и, не заметив, как я пристально вглядываюсь куда-то в глубину сада за стеклом, добавил, словно бы извинялся: – На самом деле, я хотел рассказать тебе это еще позавчера, но ты была слишком напугана, милая. Мари?

Он протянул руку, чтобы дотронуться до моего плеча, будто подумал, что я в ступоре, и тут увидел то же, что и я.

Того же человека.

– Ну, – философски заметил Кондор. – Я не сомневался, что мы встретим кого-нибудь невероятно неприятного.

Андре Форжо, красивый, как бог весны, увидел нас сквозь оконное стекло быстрее, чем мы успели что-то придумать. Он вышел из сада целенаправленно, в полной уверенности, что ему будут рады. Сегодня он был одет не так ярко, как в прошлый раз, но из кармана бежевого сюртука торчал ярко-алый цветок, а на шейном платке сияла брошка с зеленым камнем.

– Да неужели, – сказал Форжо, торжествующе улыбаясь и переводя взгляд с Кондора на меня и обратно. – Я вижу Юлиана дель Эйве во дворце рядом с живой женщиной, а не в пыльной библиотеке в обществе книжных призраков!

– И вам доброго дня, господин Форжо, – Кондор улыбнулся ему.

Взгляд его при этом оставался не слишком добрым.

Я спрятала руки за спину и порадовалась, что в дворцовых коридорах было не слишком тепло, поэтому снять пальто и перчатки меня не просили.

– С чего вдруг ты почтил вниманием нашу обитель разврата и праздности? – голос у Форжо был довольно высоким, но приятным, с восхитительными серебристыми призвуками.

«Таким голосом, – подумала я, – можно сказать любую гадость, но ее примут за комплимент».