Я выгнулась и потянулась к драгорну. И мы целовались, кажется, целую вечность. Прижавшись друг к другу, дрожа от волнения, умирая от нетерпения и томления. Горячие – оба и почти одинаково. Ммм… Как же это было сладко, как невыносимо чудесно и долгожданно. Я раскрылась и позволила себе показать Зинару, что тоже в нем очень заинтересована. И он не наслаждался победой, как я ожидала и опасалась – он принял мою капитуляцию с каким-то трепетным упоением. Прижал чуть сильнее и продолжал целовать.

Я еще никогда и ни с кем так долго не целовалась. А потом Зинар поднялся, сбрасывая одежду. Треск ткани убедительно доказал, насколько он торопился и как меня жаждал. Но меня драгорн раздевал медленно. С чувством, с толком и с расстановкой.

На сей раз не было летящих во все стороны цветных тряпиц, которые приземлялись где попало. На стулья, на пол, даже на светящиеся шарики, что исполняли в Харагвае обязанности люстры.

Зинар снимал с меня все по очереди, лаская и проводя руками по моему телу. Играл? Да… и как же мне нравилось.

Эти легкие, нежные, многообещающие касания!

От которых по моему телу словно угольки рассыпались: приятно согревали, но не обжигали. Будоражили, встряхивали, но не причиняли дискомфорта. Искрило между нами так, что я сама этому поражалась. То ли сказалось, что он оборотень, то ли еще что.

Мою тунику Зинар повесил на спинку кровати, лосины стянул и отправил туда же. А потом принялся опять целовать. И… я улетала, млела, таяла… терялась в этих его ласках. Полностью утратила контроль: над ситуацией и над собой. Я больше не сопротивлялась нашей связи и произошло нечто невероятное. Мы вдруг стали настолько близки, как будто сто лет друг с другом знакомы. Я совершенно не тушевалась и позволяла Зинару касаться везде. Рассматривать, рычать и делать все, что захочется.

А он… он всякий раз приостанавливался и наблюдал за моей реакцией. А как он меня чутко чувствовал? Вероятно, так может только оборотень. Чуть замерзли ноги, и Зинар сразу же укрыл мои стопы мягким пледом. Чуть уколола его щетина, и драгорн моментально отстранился, и в знак извинения нежно поцеловал.

Я дышала с ним в унисон. Срывала его вдохи с губ, крала их и дарила свои собственные взамен. Мы не отрывались друг от друга. Исследовали друг друга, как подростки, которые едва дорвались до «того самого», и… любили…

Любили…

Это не было утолением голода по женщине или мужчине. Это была любовь. Томительная, тягучая и пылкая одновременно. Когда каждое движение приносит ощущение блаженства и падения в пропасть одновременно. Когда внутри взрываются петарды и хочется кричать, петь, хочется делать кучу вещей, которых еще недавно стеснялась.