– Не такой? – Яр дернулся и поморщился.

– Смирно сиди.

– Сижу.

– Не такой… или это оттого, что ворожба на мне? – Мудрослава затянула шелковую ленту, а после завязала бант попышнее.

Достала из шкатулки бусы.

Повесила на шею братцу. А тем еще одни и еще.

– Не многовато? – тот поднял бусы пальчиком.

– В самый раз. Видел, сколько на ладхемках? Как они тебе?

– Женить решила?

– Надо, Яр. Сам ведь понимаешь.

– Понимаю, – вздохнул братец, поднимаясь. А солнце за окном показалось, пока лишь краешком золотым. И золота этого хватило, чтобы выплеснулось оно окрест, окрасивши горные вершины. И те заискрились, засверкали. От этакой красоты душа заныла. И слезы сами на глаза навернулись.

– Знаешь, умыть бы их… а то ж так размалеваны, что лица не видать.

– А островитянка?

– Не, – Яр замотал головой. – Этакая и пришибет ненароком, если чего вдруг. Да и наши не поймут. Чтоб жена крепче мужа была.

И вправду не поймут.

Хотя брехать поостерегуться. Мужа-то она, может, и не всовсем пришибет, а кого постороннего, так и до смерти.

– Степнячка хороша, – он прищурился.

– Не вздумай даже, – Мудрослава уцепилась за округлое ухо и крутанула легонечко. – А то ведь и вправду женю!

Яр скривился.

Неслух… всегда-то таким был… может, оттого, что наследник? Вот и баловали, что мамка с няньками, что после. А он хороший, братец. Незлой.