– Итак, мы двигаемся вперед и продолжаем следовать плану, – проговорил Брандер, сидя передо мной, сложив руки и склонив голову. – Рад узнать, что лизание твоих яиц ничего не изменило.

– Ты хоть можешь представить, как тебе лижут яйца, когда член целиком в глотке? – задумался Лор. – У меня были девушки, которые заглатывали меня наполовину, и это уже поразительно. Но Арья, мать ее, вобрала его полностью. Я наблюдал, как она все насаживалась… а потом Нокс ахнул, и я понял: она взяла целиком! А потом этот ублюдок такой, мол, «челюсть полностью выдвигается», а не «еб твою, эта сука только что проглотила мой член». Просто «челюсть» и просто «выдвигается», мать твою! Везучий ублюдок, – Лор задумчиво потер губы. – Какая вопиющая растрата редкого таланта. Очень жаль, что нельзя оставить ее себе в качестве милого домашнего питомца.

Мне потребовалась вся сила воли, чтобы не схватить Лора за горло и не свернуть ему шею за то, что он лицезрел Арью во всей красе. Воспоминание о том, как ее губы обхватили мой член, все еще вызывало каменный стояк. И дело даже не в том, как она заглотила полностью, а в выражении ее глаз, когда она при этом на меня смотрела. Она хотела доставить мне удовольствие, и в то же время ей было все равно, доставит она его или нет. Мне хотелось схватить ее, бросить на пол и трахать до тех пор, пока она не подчинится. Но у Арьи были свои планы. Она хотела сразиться со мной и не боялась это заявить.

Ее существо оскорбило мою способность обеспечивать пару, мою способность трахаться и мой интеллект. А после, вместо того чтобы признать поражение, она швырнула мою задницу через всю комнату.

Меня никогда не застигали врасплох. Она не должна быть такой сильной – и тем не менее. Она не должна быть такой горячей – и тем не менее. Я не должен желать ее – и тем не менее. Это приводило меня в бешенство, но все же я хотел быть с ней. Я никогда не позволял эмоциям брать верх, и все же я заявил на нее права перед всей альфа-стаей.

Я держал зубами ее плечо, уставившись на них, пока мои пальцы скользили по влажному и теплому местечку, пока она истекала от моего рокота. Она кончила жестко и быстро, и у всех волков встало. Черт, даже у меня встал.

Я хотел заявить о своих правах. Я заявил о своих долбаных правах собственности. Я сделал ее своей так, как она не понимала и не хотела понимать, и это была еще одна гребаная проблема.

Арья не была моей, чтобы я предъявлял на нее права, но я все равно предъявил. И я заявил свое право таким образом, что его нельзя отменить. И я не хотел забирать свое слово обратно. Мне нравилось владеть ею, даже если она, черт возьми, не понимала, что это значит. Это был не просто знак защиты – гораздо большее. Эта метка заставляла ее нуждаться во мне, жаждать меня и действовала на меня таким же образом. Это был знак, связывающей истинную пару, и все же я никогда не дарил и не предлагал его Лилиане.