Меня чуть ли не трясло, хотелось сжать Аю в крепких объятиях, сильно-сильно поцеловать, утащить в комнату и долго признаваться в безмерной к ней любви. Теперь я буду беречь каждый момент, проведённый вместе…

— Пошли-и, — она помотала головой с улыбкой. — Ребёнок спит, по крайней мере, я надеюсь на это.

— Я только взгляну на него, — улыбнулся, следя за её губами. Они подрагивали: то сжимаясь, то расплываясь в улыбке. Её глаза бегали от моего взгляда. Боится расплакаться, маленькая. Такая гордая, сдержанная. Выросла без меня, очень.

Но сейчас я не позволю ей быть гордой. И себе не позволю. Эта гордость чуть не разлучила нас навсегда, я мог погибнуть, так и не помирившись со своей единственной, а она бы хранила в сердце эти тяжёлые воспоминания о наших ссорах…

Вот такое вот столкновение двух гордостей.

Она привела меня в комнату, где у закрытого окна стояла люлька, а рядом, в кресле, сидела няня. Она тихо встала и поклонилась нам, жена улыбнулась ей, махнула рукой и посмотрела на меня. Снова улыбка, глаза на мокром месте…

— Пока что мы называем его Ран, сокращённое от «Аран», в любом же случае в имени будет присутствовать, но последнее слово за тобой.

Заглянул в люльку и не смог сдержать улыбку. Так сладко спит, очень милый.

— Я бы дал ему имя «Нэлаедаран», но, боюсь, ты меня не простишь, — хмыкнул.

— Естественно, это звучит по-идиотки…

— Это твоё имя, — приобнял её, — самое прекрасное на всём свете. Для меня честь назвать своего ребёнка твоим именем, ты моя героиня, героиня моей родины.

— Ой-ой-ой, — она снова закатила глаза. — Давай без лишнего пафоса.

Тихо рассмеялся. Всю важность момента угробила, ненормальная.

— Нааран, «истинная корона», — вынес вердикт.

— Подходит, — Ая кивнула и наклонилась к малышу. — Нааран, пусть лёгок будет твой путь и крепки твои ноги, ведь на твоих плечах будет держаться весь мир, — она поцеловала младенца в лоб. — Госпожа Ольха, мы пойдём, пусть малыш ещё немного поспит, а после мы его заберём.

— Как скажете, ваше высочество.

— Знаешь, сейчас я вижу, что у тебя власти гораздо больше, чем у меня. — Какой власти?

— Над людьми, — мы зашли в купель, и нас сражу же обдало паром. — Ты за пару лет в Прозии добилась от народа такой любви и уважения, каких я не смог добиться да тридцать лет жизни.

— Ты и не пытался, — она лукаво на меня посмотрела, а после отпустила служанок. — Да и вся Прозия не ограничивается одной Улдо, как бы не хотелось. Местные любят меня в ответ на такую же любовь, уважают, потому что я уважаю их. Все нуждаются в заботе, в примере, и, по правде, им не сложно стать, зная предпочтения людей. Сначала показываешь им строгость, потом мягкость, не забываешь про границы, но всегда остаёшься открытой для них. Возможно, достаточно быть просто искренним, но не все люди хороши в своей искренности.