Направилась к двери, а я принялась размышлять о том, как сильно скучаю по Грому. Получается, я не видела его целых два дня, но чувствовала себя так, словно оставила часть себя в другом месте.

В конюшне Делавейров.

Быть может, скоро все закончится в том плане, что столичные уберутся восвояси, Гром вернется домой, и с тех пор я больше не буду одна? Вдруг карты предсказали мне воссоединение с моим конем, а вовсе не счастье до гробовой доски с любимым мужчиной?

Поди их еще пойми!

– Но мы ведь сможем поехать с Лиззи и подругами в Ольсен? – очнувшись, спросила я, когда тетя была уже возле двери. – Мы отправляемся туда на карете Тейтеров около полудня. Я возьму с собой Донахью, да и отец Нэнси обязательно приставит кого-нибудь приглядывать за своей дочерью. Подозреваю, это будет Расмус Селингер. Назад с нами будет ехать еще и жених Марион.

Тетушка, немного подумав, кивнула. Заявила, что она не видит опасности в поездке в Ольсен, хотя нам с Лиззи лучше оставаться дома, пока все не закончится.

Затем все-таки ушла по своим делам – оказалось, к ней пожаловали за гаданием аж из Триерса, и с сегодняшнего дня тетя собиралась снова принимать всех нуждающихся в ее помощи.

Я же, приведя себя в порядок, отправилась разыскивать Лиззи, решив на этот раз больше ничего не откладывать. Нашла – она кормила кур вместе с Уной, и я позвала сестру с собой, сказав, что нам нужно серьезно поговорить.

***

Разговаривать с сестрой я решила возле Поющей Ивы – старого дерева, растущего по другую сторону от Лягушачьего Пруда.

Это дерево считалось местной достопримечательностью, которая, правда, в последние годы утратила какую-либо ценность.

С момента, как мы с сестрой осиротели, Поющая Ива больше ни разу не пела. Из-за этого зеваки, причем не только ровердормские, но и те, кто приезжал сюда из Ольсена или даже из более отдаленных мест – как раз для того, чтобы взглянуть на этот феномен, – давно перестали к нам заглядывать.

Но я до сих пор помнила те счастливые времена, когда старая ива пела. Из глубин памяти всплывал шелест длинных тонких ветвей, которыми играл, заплетая их, ветер; как они стелились по земле и едва слышно звенели, касаясь глади пруда.

Но у той музыки было не только обычное, природное объяснение. В ней крылось нечто иное, какая-то неуловимая магия…

Нет, не так – это было настоящее волшебство, складывавшее звуки природы в едва слышимые, но все же различимые напевы, отзывавшиеся сладким трепетом в моей груди.

Я все еще помнила те моменты, когда стояла под кроной ивы, чувствуя себя до невозможности счастливой. Приходила туда с родителями и маленькой сестрой – слушать напевы старого дерева.