— Где они касались тебя?! — закричала я, снова ударив по окровавленной груди и потянувшись вперед, чтобы вцепиться в щетинистые скулы, дергая на себя и припадая носом к коже, аромат которой сводил с ума и заставлял забывать о реальности. — Здесь?!

Я вдыхала его в себя жадно и болезненно, боясь уловить на этой коже хотя бы один незнакомый аромат, хотя бы один вкус, который отличался от того, что я знала и обожала.

— Здесь?!

Я кусала его, целовала, слизывала кровь с горячего торса, ощущая, как Карат стонет и дрожит.

Как каждая тугая мышца напрягается под моими губами, меняя его дыхание и делая глаза почти черными.

— Полегче, детка. В моей крови слишком много яда даже для тебя, — шумно выдохнул он.

А я понимала, что не смогу без него.

Не смогу думать каждый раз, когда он будет пропадать, не пришел ли он снова в это место.

— Ты или мой, или гори в аду! — прорычала я в его приоткрытые губы, кусая за нижнюю так, что кровь тут же брызнула на мой язык, а я увидела то, о чем бы никогда не подумала.

До сегодняшнего дня. До этого момента.

Наручники.

Он больше не сможет убегать от меня и останавливать каждый раз, когда я только захочу сказать, что выбираю его.

Я УЖЕ выбрала его, и пути назад не было!

Не было никаких сомнений и стыда, когда я схватила эту незамысловатую игрушку, которая, однако, была самой настоящей — из стали и с отверстием для ключей, — слишком ловко для той, кто делал это впервые в жизни, нацепив оба браслета на запястья слегка ошалевшего Карата и толкая его назад, чтобы перекинуть прочную цепочку, соединяющую две части, через какую-то трубу, подобную той, к которой была пристегнута одна из девушек.

Щелчок на запястьях Карата был жирной точкой в том, что нас отделяло от отношений.

Больше я не позволю сомневаться ни себе, ни ему.

— Детка? — хрипло выдохнул он, до конца еще, кажется, не понимая, насколько он влип сейчас и как я была уверена в том, что делаю.

Его глаза постепенно распахивались, когда я вероломно съехала на его ноги, но только для того, чтобы освободить бедра, дернув за ремень так, что, кажется, оставила след на его коже, а затем рывком дергая за ширинку, отчего бедная пуговица отлетела, а Карат дернулся всем телом, теперь, очевидно, поняв, что я собиралась сделать. Сама!

— ТЫ МОЙ! — прорычала я, глядя прямо в эти глаза, которые вмиг стали беспросветно черными от того, что зрачок словно лопнул в цветной радужке глаза, но через секунду сжался, становясь едва заметной точкой, как обычно бывает перед тем, как мужчины оборачиваются в зверей, а затем полыхнули такой опаляюще яркой зеленью, что я сбилась с дыхания.