Я еще раз погрузил лезвие глубоко в ее ногу, и она дико закричала.

Вскоре я купался в ее криках, ее боли. Ее кровь пропитала кровать, окрасив мою кожу. Я резал, отрезал, калечил, пока она не захлебнулась в извинениях, которые поклялась никогда не произносить. Но для меня это ничего не значило.

Я указывал на каждый из моих шрамов, заставлял ее пережить каждый из тех, что она вырезала на мне, прежде чем вырезать на ней в знак раскаяния. И когда ее отрезанный язык был у меня в руке, а она захлебывалась собственной кровью, я вырезал ее сердце из груди и покончил с ней раз и навсегда.

Зажав его в руке, я с помощью своей магии превратил его в грязь и позволил ему вытечь из моего кулака среди крови.

Я смотрел на нее, задыхаясь и застыв на месте, так как ее безжизненные глаза все еще хранили в себе море боли. Наконец-то я освободился от нее, мои путы распались, и я попятился вперед, чувствуя, как в груди разливается облегчение.

Мгновение спустя мягкая рука прижалась к моему плечу, и я повернулся, обнаружив Элис со слезами на глазах. Она подняла меня на ноги, обхватила мои щеки и пристально посмотрела мне в глаза.

— Ты свободен, Райдер, — поклялась она, наклоняясь и целуя кровь с моих губ. — И ты больше никогда не будешь скован.

Я мрачно прорычал, притягивая ее к себе, углубляя поцелуй, пока не подумал о том, чтобы трахнуть ее у стены, купаясь в крови своего врага. Но я хотел смыть эту суку с моей плоти, а не рисовать ею на коже Элис. Раз уж это было сделано, она ни за что на свете не уйдет от меня сегодня.

Она вывела меня из номера мотеля, и я не потрудился оглянуться. Позади меня все равно ничего не было. Там не было никого, кто имел бы значение. И никто, кто когда-либо будет иметь значение снова.

24. Элис

Я проснулась от звука хлопнувшей двери спальни, и мое сердце подпрыгнуло, когда я резко села, обнаружив стоящего надо мной взбешенного Льва с полотенцем, обернутым вокруг талии, и голой грудью, покрытой бисеринками воды. Его золотые глаза горели огнем, и он практически рычал, глядя на меня.

Прежде чем я успела спросить его, в чем дело, в дверь позади него раздался сильный стук.

— Леон! — крикнул Данте, снова колотя в дверь, и я была бы склонна поверить, что он в разгаре одного из их розыгрышей, если бы на лице Лео не была написана ярость. — Да ладно, ты же знаешь, что все было не так!

— Я не могу сейчас смотреть на твое лицо, Данте, — прорычал Леон, прежде чем бросить вокруг нас изолирующий пузырь, чтобы мы не могли больше ничего услышать из-за пределов комнаты.

— Что случилось? — спросила я, переместившись на колени и потянувшись к нему, когда простыни соскользнули с моего обнаженного тела.