Двери комнат были и в самом деле закрыты, но, уже подходя к диванчику, я обратила внимание на блеснувший ключ в одной из замочных скважин.

Наверное, потому, что он торчал снаружи.

* * *

Я уставилась на него почти зачарованно, забыв в этот момент и о своих горестях, и о грозе, и о кровожадной тьме, поглаживающей мои колени и пытающейся прикусить кончики пальцев. Я коснулась гладкой поверхности — она показался мне неестественно тёплой, словно кто-то недавно сжимал ключ в руках, а ведь здесь, наверху, даже слуги бывали редко. Я потянула ключ на себя — и он выскользнул, обнажая чёрный провал замочной скважины.

«Подглядывать — нехорошо!»

А называть дом бабушки гадюшником — хорошо? А кричать на маму и бить её? А говорить все те нехорошие слова — хорошо?

Мне хотелось заглянуть в эту комнату, прильнуть к чёрному проёму в форме расплывшейся перевёрнутой капли и убедиться, что комната пуста. Если бы не темнота вокруг… Торопливо, стараясь не задумываться, сняла с крючка стеклянный купол настенного светильника — пришлось забираться на диванчик, и я проделала это в обуви — сегодняшняя ночь явно была критичной для моего воспитания и всех намертво вложенных в голову маленькой Хортенс устоев и правил. Раздобыв светильник, попыталась выдернуть оплывшую толстую свечку — безуспешно, некогда уже оплавившийся воск слишком крепко её удерживал. Тогда я зажмурилась и сжала ладонями толстое стекло светильника, как обычно, попытавшись представить себе прекрасный небесный луг и цветочную поляну, полную божественных соцветий. Но в этот раз я увидела только небо, неправдоподобно чёрное, каким оно не бывает даже самой глухой и глубокой ночью, распускавшиеся на нём огненные лилии казались всполохами жаркого голодного пламени. Сначала их было три, потом пять, а потом — бесчисленное множество. Они становились всё больше, пылающие лепестки пульсировали, как отрезанные кусочки живого сердца, стремясь дотянуться до земли, беспомощной перед их могуществом.

Я ойкнула и открыла глаза, ощущая, как онемели слишком напряженные пальцы.

Свеча внутри светильника загорелась.

* * *

Раньше у меня не получался этот нехитрый фокус. Огненное чаровство считалось самым почётным среди других благих даров и говорило о благословении сонма божеств, но мы все до сих пор не были уверены, что я владею именно им — способность к чарам, наличие дара проявляется лет в шесть-семь — и нестабильно ещё в течение трёх-четырёх лет. Но сейчас мне некогда было радоваться или гордиться — комната за запертой дверью так и манила. Я медленно поднесла горящий светильник к скважине. Это же мой собственный дом, дом благородных Аделарда и Маристы Флорис, надежный, как военная крепость, так чего я боюсь? В закрытой комнате не могло находиться никого, кроме пары случайно залетевших стеклянных тальп, которые были докучливыми и настырными, но убивать их считалось дурной приметой: мелких крылатых тварей полагалось только отгонять засушенными лепестками герани, мяты и розмарина. Металл звякнул, ключ демонстративно нехотя провернулся в замке.