Больше никогда не скажу, что тьма — это лед. Тьма — это чистое неразбавленное пламя. По крайней мере, когда тьма — это Валентайн.

Его пальцы скользили по моей спине, повторяя позвонок за позвонком, пока не коснулись ягодиц, сминая их и заставляя выгнуться ему навстречу, вжимаясь в этого невозможного мужчину еще сильнее.

— Чувственная Лена, — хрипло произнес он мне в губы. — Какая же ты чувственная. Ты как река, которую невозможно поймать и удержать в ее течении. Можно только наслаждаться. Здесь и сейчас.

Я и правда чувствовала себя как эта река: ноги почти не держали, потому что от ягодиц его пальцы скользнули дальше, между разведенных бедер. Лаская так, на пределе от пикового наслаждения — и отступая.

— Издеваешься? — хрипло поинтересовалась я.

В отместку вжимаясь бедрами в его бедра и потираясь. Запустив пальцы в его волосы, я откинулась назад, почти легла на воду. Позволяя ему скользить взглядом по обнаженной груди. Вот уж и впрямь не скажешь, что несколько минут назад я просила его отвернуться на берегу.

Почему вообще просила, кстати?

Мысль мелькнула и ушла, когда он накрыл губами мою грудь.

Холодные капли воды на коже. Горячий рот и язык.

Я, кажется, готова была соскользнуть в это наслаждение прямо сейчас, и, если бы Валентайн не сделал нас единым целым резко, остро, на грани боли — наверное, так бы и произошло, но сейчас… Сейчас я обхватила его ногами. Руками. Оплела, как лиана в воде, подчиняясь ритму его движений.

То неспешно-дразнящему, то более жесткому, сильному.

От таких чередований просто голова шла кругом. Буквально.

Я сходила с ума, плавилась в его руках и возрождалась в прохладе окутывающей нас воды. Цеплялась за его плечи, сжимала волосы в горсть, дрожала от накатывающего по нарастающей наслаждения.

Накатывающего — и отступающего. Как прибой.

В такт движениям реки. Под музыкальный шелест ласкающих берег волн.

Медленно. Нежно.

Под шум и грохот водопада.

Резко. Неистово. Остро.

Все сильнее и сильнее, до закушенных губ, до срывающихся, тонущих в шуме воды стонов. До его хриплого, сбивающегося дыхания. На взглядах — глаза в глаза, не отпуская друг друга. До той самой минуты, когда внутри вспыхивает огненное, яростное наслаждение, усиливающееся пульсацией и толчками внутри. До того мгновения, пока оно взрывается, искры рассыпаются перед глазами — серебро, смешанное с летящими в нас брызгами, и невыносимо, бесконечно ощущается своя-чужая дрожь, жаром растекающаяся по телу.

— Я сейчас улечу, — хрипло сообщила я ему в губы.