Но идти сил уже было никаких, поэтому, упав на колени, я поползла на четвереньках, ничуть не стесняясь того, как глупо сейчас выгляжу.

— Мамочка, — испугано шептала Оюта. — Мама!

Я до конца не понимала причину её страха, но подозревала, что выгляжу сейчас не лучшим образом.

— Всё хорошо, милая, — остановившись у входа на мостик, выдохнула.

Сквозь пелену на глазах разглядела, как Марк со знанием дела дергает нашу медицинскую капсулу, выдвигая её вперёд.

— Ты знаешь, как пользоваться этой штукой? — переполошено затараторила Оюта. — Маме нужно сделать укол.

— Конечно, знаю! — фыркнул он в ответ. — У нас в приюте было правило: хочешь быть здоровым — иди и лечи себя сам.

Выдернув, наконец, капсулу, он подтащил её к Шу.

— Сначала мать, — заупрямился гурсан.

— Сам знаю, кого сначала, — неожиданно возразил мальчишка. — Вы сейчас нужнее.

С этими словами он схватил его здоровую руку и, вынув из нее бластер, натянул на запястье широкую диагностическую манжету. Прицепив к ней портативную капельницу с гибкими тонкими трубками, что-то спешно нажал.

— Ну вот. Сейчас в вас эта штука зальет все, что нужно. Оюта, — Марк обернулся на нас с дочерью, — я сказал тебе — кроссовки с мамы снимай!

— Но они оплавились все. А вдруг ей больно будет, — возразило моё сокровище.

— А то ей сейчас не больно! — рыкнул сын. — Ты своей жалостью только хуже делаешь.

Подлетев ко мне, он принялся осторожно буквально отдирать от меня обувь. Оюта, быстро придя в себя, схватилась за второй кроссовок. И всё это под таким страшным взглядом Шу. Казалось, его трясет от гнева и беспомощности.

— Несколько ожогов и только, — пробормотала и прикусила губу, чтобы не закричать, когда одна моя ступня оказалась на свободе.

— Да, мама, кажется, круче тебя я реально никого не видел, — пробормотал Марк.

— Мне нравится, как это звучит, — шепнула, наконец улыбнувшись через всю эту боль.

— Что звучит? — не понял он.

— "Мама". Называй меня так.