Схватив уменьшающийся рулон бинта на тумбочке, я развернул его, затем отклеил края того, который мы приложили к ее коже два часа назад, и заменил свежим. Пока я заклеивал края, ее тонкие пальцы сжали мое запястье.
– Ты не можешь меня бросить.
Я уставился на плеяду голубых вен, испещряющих ее сомкнутые веки. Неужели на этот раз она имела в виду меня?
Пальцы Найи поднесли мою руку к щеке и прижали.
– Пожалуйста, Джаред. Прошу.
Инстинктивно мне уже не нравился этот парень, но осознание их истории усилило мое отвращение к нему. А также заставило понять, почему она притворилась, что не знает его, когда я упомянул о Джареде в душе. Рискну предположить, что он ее бросил.
Я высвободил руку из ее дрожащих пальцев.
– Я никуда не уйду, Перышко.
Да, я знал, что она говорила не обо мне, но не мог удержаться, дабы не напомнить ей, что я не тот непостоянный придурок. Точно так же как не мог удержаться от использования этого глупого прозвища, которое всегда воспламеняло ее гнев.
Я хотел разжечь эту искру.
Хотел, чтобы темные глаза Найи открылись и выразили недовольство.
Я опустился на край кровати, на которой все еще оставался отпечаток тела Ноа, хотя он не ложился туда уже несколько часов, и достал телефон, собираясь проверить новости, когда Найя захныкала.
Повернувшись на бок, я засунул одну руку под подушку, а второй коснулся ее щеки.
– С тобой все будет хорошо. Клянусь каждой элизианской звездой на небосклоне. Знаешь, всеми теми, в честь которых тебя назвали?
Найя заплакала, и слеза скатилась по всей длине моего среднего пальца.
Черт. Я не умел справляться со слезами. Особенно когда не понимал их происхождения. Плакала ли она от боли, причиняемой растворяющейся взрывчаткой, или из-за того, что ей снился бывший ублюдок?
– Найя. – Я провел большим пальцем по ее скуле, мозолистая подушечка скользнула по влажной коже. – Что я могу сделать?
Я не ждал ответа.