– Мне это не нравится.

Это я уже поняла.

– Apa, я в безопасности, и… – С натяжкой я могла сказать, что мне весело, но это бы лишило меня пера. – Я в безопасности и не забыла о своей цели.

Мои слова должны были его успокоить, поскольку именно в этом отец видел проблему. Настоящий абсурд, учитывая, насколько я опережаю остальных по количеству перьев. Иногда казалось, что мои родители страдают избирательной потерей памяти, словно они забыли, что я заработала более девятисот сорока перьев за половину отведенного мне срока.

– Ni aheeva ta, apa.

Он вздохнул, долго и громко.

– Не так сильно, как я тебя, kalkohav.

Сожаление потонуло в тепле, которое зажгло его заявление. Мне ненавистно, что я не могла рассказать отцу все. Что не могла побежать к нему и спрятаться в объятиях, пока все в мире не наладится.

Когда по щеке скатилась слеза, я смахнула ее.

– Поцелуй от меня ama и Лайлу. И Nitznootz. Он все еще там, да?

– Конечно.

– Мира простила Тобиаса? – Я взглянула на Адама. Его руки все еще сложены на груди, но плечи утратили былую остроту.

Отец тихонько фыркнул.

– Она запретила ему дарить подарки до конца ее пребывания на посту офанима, но разрешила заходить и навещать питомца, как она называет это бедное создание.

– От которого она без ума.