Но…

Но я могла бы задать вопросы персоналу. Быть может, кто-нибудь просветил бы меня, что происходит в этой семье. Люди всегда охотно делятся сплетнями.

Или я могла бы просто спросить маму. Сказать ей, что мой грешник связался с этой семьей. Но это бы сразу дошло до отца, и он немедленно отозвал бы меня с миссии, не желая видеть дочь рядом с преступниками.

Apa!

Я отбросила телефон и журнал в сторону и оделась для ужина-сюрприза. Натянув поношенные джинсы и красный свитер макового оттенка, вытерла влажные волосы полотенцем. Рейвен бы расстроилась, потому что, по словам моей лучшей подруги, у которой по иронии судьбы самые гладкие и прямые волосы в истории кератина, волнистые локоны нужно сушить на воздухе с тоннами сыворотки и без растирания.

В окне мелькнула тень, и я подпрыгнула, полотенце выскользнуло из пальцев и упало возле ног. Приложив ладонь к груди, я наблюдала, как огромные бирюзовые крылья складываются за спиной, настолько массивной, что она занимала всю ширину моего внутреннего дворика.

Я уже собиралась открыть стеклянную дверь, чтобы впустить его, когда увидела свой лежащий на виду дневник. Я схватила полотенце с пола и бросила его на листы бумаги, а затем впустила своего «огромнее-чем-вся-жизнь» отца в крошечный дом.

– Apa!

Он окинул взглядом помещение, затем снова огляделся, словно надеясь, что что-то пропустил – возможно, дополнительную спальню.

– Твоя мама упоминала, что место, где ты остановилась, довольно уютное. – Он нахмурился. – Уютное, как тюремная камера, вот как это называется.

Я ухмыльнулась.

– Не знала, что ты знаком с размерами тюремных камер.

Взгляд отца наконец-то остановился на мне, и легкая улыбка стерла его хмурый вид.

– Возможно, я провел несколько ночей в одной из них, когда был неоперенным.

– Что? А я-то считала тебя вечно добродетельным и законопослушным.

Когда тень омрачила его взгляд, я подумала, не обидели ли его мои слова.

Я наклонила голову, и мои полусухие кудри разметались по лицу.

– Ты расскажешь мне об этом за ужином?