– Не говори этого, – предостерегаю ее я.

– Джексон…

– Я серьезно, Фостер. Не говори этого, мать твою. Грейс не умерла. Она не могла умереть.

Потому что, если это так, я не смогу не сломаться.

Не смогу удержаться от того, чтобы не смести эту чертову школу с лица земли. И если она сейчас во власти Хадсона… Если он делает ей больно… от одной мысли о том, на что он способен… и что ей, возможно, приходится терпеть… меня мороз продирает по спине. Если он причинил ей вред, я найду его. А затем подожгу, чтобы посмотреть, как он будет гореть.

– Она не умерла, – повторяю я им опять, глядя в ее прекрасное лицо. Ее глаза закрыты, как в ту последнюю секунду в коридоре, но это неважно. Мне нет нужды видеть ее глаза, чтобы знать, что она чувствует ко мне, – это ясно написано на лице. Она любит меня почти так же сильно, как я люблю ее.

– Если она не умерла – а я согласен с тобой, что это не так, – говорит доктор Веракрус, – то остается только одно объяснение: она сама решила не возвращаться.

– Вы не знаете это наверняка. Она могла попасть в ловушку, застрять…

– Мы знаем наверняка, – твердо напоминает мне Амка. – В своем каменном обличье горгульи не могут застрять. Если они не возвращаются в свою человеческую ипостась, значит, они этого не хотят.

– Это неправда. Хадсон что-то делает с ней. Он…

– Джексон, – прерывает меня голос Фостера, – неужели ты в самом деле думаешь, что Грейс вернула бы себе человеческое обличье, если бы считала, что это поставит Кэтмир под удар? – Директор школы смотрит на меня, и глаза его одновременно печальны и суровы. Как же мне не хочется, чтобы он сказал то, что думает, что думаем мы все. – Или поставит под удар тебя?

Меня пронзает боль, она сокрушает, опустошает меня. Я почти не могу думать, почти не могу дышать из-за мучительного сознания, что он прав. Что Грейс, возможно, страдает сейчас, в эту самую минуту, чтобы спасти меня.

Я рассказал ей про Хадсона, рассказал ей про мою мать. Она знает – необходимость убить его почти уничтожила меня. И если ее возвращение будет означать, что вернется и Хадсон и мне придется убить моего брать опять, то Грейс ни за что не станет этого делать. Она ни за что не допустит, чтобы я пережил это еще раз.

– Она спасает меня, да? – шепчу я так тихо, что едва слышу это сам.

Но Фостер слышит меня и кладет руку на мое плечо:

– Да, возможно, так оно и есть.

Не возможно, а точно. Потому что Грейс любит меня. Два раза она уже спасала меня. И я не сомневаюсь, что она останется запертой в камне столько, сколько будет нужно. Она останется запертой в камне столько, сколько понадобится для того, чтобы уберечь тех, кто ей дорог.