– Наконец-то! – донесся возглас, и навстречу вышла Уитни, племянница Фрэнка. Джун виделась с ней пару дней назад, но подруга бросилась в объятия, словно сто лет прошло. – Я беспокоилась, что ты спряталась от нас.
– Ну что ты, как я могла. Это же Фрэнк… А Паркеры здесь?
– Нет, они в Италии. Прислали соболезнования.
На церемонию прощания собрались родственники, друзья, бизнес-партнеры. «Цвет» высшего общества шотландской столицы. «Цвет», в котором так и не нашлось места для Джун.
Она робко направилась вперед, здороваясь, принимая скупые, но искренние слова поддержки, ощущая себя чужой здесь.
А среди череды лиц, там, в первом ряду – он. Тони.
Сердце болезненно сжалось, но подойти к нему она не нашла смелости. Испугалась, что разрыдается. Увидит холодные серые глаза – и выдержка треснет по шву. Потому что это невыносимо. Потому что они два идиота.
Два законченных эгоиста.
Когда-то, в пятнадцать лет, Джун совершила ошибку, за которую поедала себя живьем.
А сейчас, пять с половиной лет спустя, она сидела на скамье в нескольких шагах от Тони на похоронах лучшего-на-свете-человека и не могла простить себе, что довела отношения с единственным сыном Фрэнка до необратимой неприязни, когда нет желания даже пытаться что-то наладить. И посмотреть на Тони нет сил, с того кошмарного летнего дня, когда они перешли черту и сделали друг другу по-настоящему больно.
С тех пор они встречались только по большим праздникам в Иден-Парке, и все, на что хватало вежливости, – поздороваться с искусственной улыбкой, не глядя в глаза, и обсудить погоду в окружении общих знакомых.
Джун врала Фрэнку, доказывая, что помирилась с Тони, просто в учебу погрузилась с головой и нет времени чаще встречаться… Но опекун не мог не раскусить плохую игру.
Потому что стыдно. Перед памятью о Фрэнке чертовски, неимоверно стыдно…
Тони. Сейчас
Тони. Сейчас
Пришла все-таки. Думал, уже не объявится. Думал, сидит где-нибудь в кладовке и плачет о том, какая она бедная-несчастная.