— «Спровадить», как ты выражаешься, жену, даже при большом желании, почти невозможно, и излишне говорить, что такое желание у меня начисто отсутствует. И какая жена, по твоему мнению, подошла бы мне больше, чем ты?

Она пожалела, что затеяла этот разговор, но отступать было уже поздно.

— Такая, например, как Луиза. — Она сглотнула. — Жена, которую ты мог бы любить.

После недолгого молчания он спокойно сказал:

— Но я не любил Луизу, а она не любила меня. Мы оба были несчастны в этом браке.

— Я… я, вероятно, неверно поняла, что ты сказал — или не сказал — о твоей первой женитьбе, — недоуменно проговорила Розалинда. — Я думала, что ты любил ее так сильно, что любая другая женщина может быть для тебя только сожительницей.

— Неужели ты считаешь, что ты для меня только сожительница? Я обязан Джорджу Блэкмеру и долине смертной тени даже большим, чем полагал сначала. Я получил благодаря им бесценные уроки жизни. — Он пригладил рукой волосы. — Как типичный Кеньон, я не находил места для любви в своем взгляде на мир. До тех пор, во всяком случае, пока мне не привиделось это вознесение на Небеса. Если, конечно, это были Небеса. Вот тогда я и осознал, что любовь составляет самую суть бытия.

Его глаза потемнели: так сильны были испытываемые им чувства.

— Я влюбился в тебя с первого взгляда. И еще сильнее — с первого разговора. А после того как мы сблизились, я понял, что не хочу расставаться с тобой. Но только на пороге смерти, когда я так обессилел, что перестал даже испытывать физическое желание, я наконец полностью осознал, как много ты для меня значишь. — Он придвинулся к ней и поцеловал с неизъяснимой нежностью. — Я люблю твое тело, люблю твой ум, люблю твою душу. До сих пор я молчал об этом, но теперь заявляю совершенно официально. Я люблю тебя, Розалинда. И этих слов я никогда не говорил ни одной женщине.

Ее глаза широко открылись.

— Никогда?

— Вчера я сказал эти слова Клаудии. — Он улыбнулся. — Но по отношению к сестре они имеют другое значение.

Тепло, вдруг заполнившее ее сердце, быстро распространилось по всему ее существу, гоня залегшие кое-где холодные тени, о существовании которых она даже не подозревала. — Я тоже тебя люблю, — шепнула она. — Сначала я не решалась признаться в этом самой себе, а когда наконец решилась, то сочла, что не вправе обременять тебя этим признанием. Но в глубине души я всегда знала; что люблю тебя. И это — навсегда. Он опять ее поцеловал.

— Ты мое сердце, моя любимая, — мягко сказал он. — Я был на краю смерти, но зато нашел тебя, моя безупречная роза. Тепло его любви прогревало ее насквозь, но совесть все равно не позволила ей утаить то, что она думала.