- Инн, ты охрененная девчонка, - признался он ей тогда. Потом немного подумал и добавил, - я тебя... обожаю.

  Странное признание. Не это Инка хотела услышать, но все равно улыбнулась.

  - Я тебя тоже, - прильнула она к нему и поцеловала.

  Он обнял ее, устраивая ее голову у себя на груди, а своей рукой удобно устроился на ее. Потеребил легонько сосок.

  - Ты классно кончаешь, - заявил удовлетворенно.

  Это точно был день откровений. Только в отличие от Инкиных, исповеди Вадима были несколько иные. Совсем иные.

  - По-настоящему, - продолжал он сорить комплиментами, - не прикидываешься.

  Нет, с Вадимом Инна, конечно же, не прикидывалась. Зачем бы ей все это было нужно? Находиться в таких условных отношениях, да еще и имитировать при этом оргазмы. Хотя с таким явлением, как не получить удовлетворение после близости она, вообще-то, была знакома. Не со всеми и не всегда она кончала. Даже с Вадькой у нее такое случалось. Например, когда наспех или в тот раз, когда Милка осталась в Вадькиной квартире. Совместный вечер вышел замечательным, а вот ночью полностью расслабиться не получилось. Впрочем, Вадим это отлично видел сам. Тем не менее, в большинстве случаев их интимная жизнь проходила на высоте. И вот, как выяснилось, в диком восторге от нее была не только Инна, но и Вадим. Приятный факт. Так что прозвучавшие слова, нескромные и не о любви, теплоты в душе все равно прибавили.

  А потом... Потом все рухнуло.

  Вадька еще немного полежал, мечтательно глядя туда же, в потолок, и вдруг разулыбался, вспомнив что-то смешное. Точнее очень смешное, потому что даже хохтнул едва слышно.

  - Ты, кстати, помнишь сама, что только что говорила? - спросил он.

  Помнит ли она? Естественно помнит. Она находилась в экстазе, но не в беспамятстве же и не в бреду. Почему она должна что-то забыть? Вот только вроде ничего смешного она не произносила, над чем можно было с удовольствием поржать. Поэтому с непониманием осторожно переспросила:

  - Что?

  - Серьезно? Не помнишь? - Вадька развеселился еще больше и зашевелился, разворачиваясь. Заглянул ей в глаза. - Не помнишь? Ты говорила - любишь. Меня, - уточнил, снова беспардонно ныряя своим взглядом в ее испуганное затравленно замершее сердце. А усмешка не сходила с его лица.

  - И что? - Инка едва смогла пошевелить онемевшими губами. Ей стало так неудобно, словно ее поймали с поличным на чем-то нехорошем и постыдном.

  - Любишь? - повторил он и уставился подозрительно.

  На кончике Инкиного языка, как над обрывом, уселось, свесив ножки, готовое расправить крылья, сорваться и полететь над пропастью, такое логичное и правильное "Да". Оно елозило в нетерпении и подначивало: