— То есть ты придерживаешься версии, что не имеешь отношение к тем договорам.

— Только если и ты придерживаешься своей.

— Допустим, — морщится она свой маленький носик, отчего сердце снова пропускает удар. — И что это значит?

— Что есть третье лицо, а мы с тобой не так уж умны.

— Говори за себя, — вновь фыркает она.

А я расплываюсь в дурацкой улыбке. Непроизвольно. Просто она такая сейчас… все струны души напряглись и затянули долгий протяжный стон. Лея смотрит на меня, как на дебила. Наверное, это психоз, и она это поняла.

— Надо поговорить, — говорю мягче.

Она снова вздыхает. Отводит глаза, закусывает губу. Да, так, как это делала всегда, как же я мог не понять?

— Не сейчас. Мой сын…

— Когда? — прерываю ее, не хочу слышать о ее семье, сыне, муже или любовнике. Просто не готов.

— Я уложу его в десять.

— Я приеду.

— Боже, не верю, что соглашаюсь.

— Ты знаешь, что не можешь иначе, — говорю тихо, вкрадчиво. — Ты не будешь спокойна, пока все не выяснишь.

— Откуда тебе это знать? Ты поверил, что я… Получается, совсем меня не знал.

Она всматривается в мои глаза, наверное, ищет там опровержение своих слов, хочет, чтобы я оправдался, но мне нечем ее обрадовать. Все так: не знал и поверил. Чувствовал, но позволил фактам закрыть глаза. Больше не позволю.

— Я приеду в десять, — повторяю я.

Она кивает и скрывается за тяжелой металлической дверью.

Я стою под подъездом ещё миллион минут, задрав голову и всматриваясь в окна многоэтажки. И клянусь, в одном из них я вижу лицо Санта Клауса. Значит, третий этаж. Это будет запасным планом, если Лея решит меня обмануть.