- Украл? - повторил Себастьян, не веря своим ушам.

- Я не давала его тебе!

- Что? - Он не понимал, чем вызвал её гнев и почему она говорит такие вещи. И не был готов к подобному разговору, но её слова окончательно вывели его из себя. Себастьян навис над ней и почти рыкнул: - Это мой платок! Ты сама повязала его мне на руку после игр! Неужели забыла об этом?

Вики вздрогнула так, словно он ударил её. Подняв к нему свое бледное лицо, она посмотрела на него полными слёз глазами и сказала то, что чуть не разбило ему сердце.

- Забыла? - хрипло молвила она, пытаясь проглотить ком в горле. - Ты думаешь, я способна забыть хоть бы миг, проведённый с тобой? Я лишь не могу вспомнить, когда это дала тебе право вложить в этот жалкий кусок материи столько значения, что от этого зависела твоя жизнь. Я не давала тебе права рисковать жизнью ради этого платка!

Себастьян замер, чувствуя стеснение в груди. Ему было больно дышать. Ему было больно видеть, как одинокая слезинка катиться по нежной щеке, разрывая его сердце на части. Ему было безумно больно слышать слова, которые значили для него всё. Но больше всего ему было мучительно видеть отражение собственной боли в её глазах. Господи, если бы не этот платок, неизвестно, дожил бы он до сегодняшнего дня! Это было больше, чем он смел просить у жизни.

Глядя в самые обожаемые на свете серые глаза, Себастьян не смог сдержаться от признания. Признание, которое буквально душило его.

- Это было единственное, что связывало меня с тобой.

Слёзы ещё быстрее побежали по её щекам. Не в силах больше сдерживаться, Себастьян схватил её и прижал к своей груди, боясь умереть перед ней от боли. Она не должна была знать о платке. Она не должна была обнаруживать его ахиллесову пяту. Она смотрела на него так, словно это значило для неё все. Господи, он так часто боялся раскрыть ей свое сердце и получить холодный отпор! Он так сильно боялся того, что она снова назовет его скучным занудой! А теперь она прижималась к нему так, словно от этого зависела вся её жизнь. Почти как в тот день, когда Бонни напал на неё.

Она, как и этот истёртый до дыр платок, принадлежали ему. Всегда.

- Себа, - глухо молвила она, крепко обнимая его. - Я когда-нибудь убью тебя за все те глупости, которые ты совершал без меня.

Тори едва могла дышать, пытаясь всем телом вжаться в него. У неё болели глаза, у неё болело горло. Но больше всего у неё болело сердце. Господи, он был готов умереть, защищая платок, но не мог набраться храбрости и сказать, что любит её! Он был готов пойти в армию и истерзать свое тело, лишь бы она не прикасалась к нему. Он был готов оберегать и хранить её платок вместо её сердца. Неужели можно любить так сильно, так отчаянно? И так безрассудно?