Марьку прошибло током. Словно в прострации она перечитала пару раз стихотворение, будто заучивая его наизусть. То, что она ненароком залезла в слишком личное, Марьяша поняла мгновенно, поэтому почти сразу хотела отправить находку на место, но её остановил голос Евгения:
— Что там у тебя? Покажи-ка.
— Жека, прости! — Марья даже не заметила, как хозяин рифмованных строк оказался в комнате и теперь стоял, склонившись над ней и выжидающий глядя на несчастный листик. — Я случайно достала, думала фантики там у тебя, хотела выкинуть, а тут это… — Марьяна неловко пыталась оправдаться, привлекая этим внимание друзей к их диалогу.
— И как? — спросил Женя будничным тоном. Будто ничего не произошло. — Тебе понравилось?
— Хорошо, наверное. — Марья даже не представляла, что сейчас говорить. — Я вот никогда не писала стихи, а ты пишешь. Рифма есть, смысл вроде тоже… — девушка лепетала первые приходящие на ум слова.
— Тебе понравилось? — повторил Женька, склоняясь ниже над своей кроватью и глядя прямо в глаза Марьяне своими льдинками бледно-голубых, почти прозрачных глаз. — Что именно ты об этом стихотворении думаешь?
— Ты знаешь, Жека, — Марька соскочила с постели и вложила листок в руку владельца. — я думаю, что баловство это всё. Стихи, звёзды, мечтания, страдания…Ходишь весь такой Онегин пополам с Чарльзом Гарольдом, вечно в Байроновском молчании, не от мира сего. Нашёл бы ты, Жека, работу, и сразу бы эта дурь прошла!