— Может, передумаете, Семен Михайлович? — отзывается хозяин дома, провожая гостей. — Я вас в два счета до дома домчу.

Шестьсот тридцать девять лошадиных сил вдруг мелькают в гаражном проеме.

— У меня тоже есть машина! — кричит девочка и выкатывает из гаража копию «Астона Мартина», только детскую.

Бабушка с дедушкой умиляются внучке, а мужчина, которого назвали Петром, хмурится, замечая нас с Лукой. Мы застыли ровно напротив его дома.

— … Нет, не засыпает, — говорю я в свой «телефон». — Да мы уже околели, Насть! Ну сжалься! Знаю, что это моя отцовская обязанность, но я же себе все яйца так отморожу!

Мужчина теряет к нам интерес, тем более что его дочка чуть не вылетает на дорогу за периметр участка в этот момент. Ловит ее за капюшон.

И я наконец-то вижу его лицо.

Мое сердце взмывает к горлу, как снежок, а после разлетается на тысячу осколков, как хрустальный бокал из бабушкиного серванта.

— Ну что там Настя сказала? — интересуется Лука.

— Настя? — переспрашиваю непослушными губами.

— Да, если проснулся, можно везти домой? — подсказывает Лука.

Киваю.

— Слава богу, а то я уже окоченел, — искренне отвечает Лука.

Он даже укачивает коляску и выглядит вполне правдоподобным другом молодого отца, который решил поддержать товарища на ночной прогулке в Рождество.

Я же не могу отвести глаз от мужчины, который взял дочку на руки, чтобы она могла поцеловать бабушку и дедушку на прощание.

— Ну прощай, Петр. Береги семью.

Ворота закрываются. Пожилая пара уходит вниз, Лука разворачивает коляску, и мы ее снова катим вверх, чтобы потом затолкать обратно на теткин балкон, в тот же хлам, из которого вытащили.

Увиденное поразило не меня одного.

— Трындец, — шепчет Лука. — Нам никогда до нее не добраться. Тут не месяц, тут полгода подготовительной работы минимум. А сейчас еще и праздники… Зима. Он ее наверное только в гараже и держит.

Тянусь к сигаретам в кармане, а Лука вдруг бьет меня по руке.